Ярким примером усиления внимания руководства КНР к конфуцианской традиции явилось создание на континенте в 1994 г. Международной конфуцианской ассоциации. Перед ней была поставлена задача не только более углубленного исследования роли конфуцианства в современном мире, но и пропаганды его потенциальных возможностей в качестве идейной основы равноправного участия стран конфуцианского культурного региона в процессе глобализации. Председателем МКА был назначен бывший зампред Госсовета КНР Гу Му. На пост почётного Председателя МКА избран президент Сингапура Ли Куанъю, знаковая фигура в конфуцианском культурном регионе. За несколько десятилетий своего правления Ли Куанъю сумел осуществить модернизацию Сингапура, и во многом за счёт умелого использования ценностей «народного конфуцианства»[35]. Тогда же в состав руководства МКА был введён ряд тайваньских учёных-конфуциеведов. Наряду с учёными конфуциеведами к руководству МКА были привлечены крупные представители конфуцианского капитализма из числа тех, кто получил общественное признание в качестве «конфуцианского предпринимателя» (жу шан). Официальные встречи членов МКА часто заканчиваются пожеланием «прилагать ещё больше усилий ради скорейшего достижения великой цели — объединения родины»[36].
Накануне ⅩⅥ съезда КПК, 25 октября 2002 г., ЦК КПК опубликовал подробную «Программу построения гунминь дао-дэ». Словосочетание гунминь дао-дэ можно дословно перевести как «гражданская нравственность». Программа, по замыслу её творцов, должна служить «всестороннему строительству общества сяо кан в новую эпоху». Эту программу, состоящую из 40 пунктов, обязаны реализовать все провинции, уезды, министерства и местные органы управления. По существу, речь идёт о реализации концепции, принадлежащей бывшему генеральному секретарю ЦК КПК Цзян Цзэминю: об управлении государством не только на основании закона, но и на основании Дэ — «добродетели» (и дэ чжи го).
Здесь мы вновь сталкиваемся с интерпретацией традиционной конфуцианской концепции первичности морали, невозможности реформирования государства без преображения человека. Проведение в жизнь такой программы потребует, вероятно, больше времени, нежели реализация экономической политики сяо кан. Российской элите, реформаторские начинания которой далеко не во всём успешны, было бы полезно учесть опыт КНР, где проблема гражданской нравственности неразрывна с экономическими преобразованиями.
В заключение необходимо остановиться ещё на одной проблеме, связанной с пониманием концепции сяо кан. Это понятие сопряжено со многими другими категориями китайской культуры, смысловые пласты которых накапливались и трансформировались от эпохи к эпохе. В нашем социологическом и политическом словаре для большинства этих понятий попросту нет адекватных наименований. В концепции сяо кан такого рода понятия связаны в системную целостность, у них единый архетипический механизм смыслового наполнения и порядок связи[37]. В русском же переводе они предстают вне этой целостности. Поэтому непонятным для нас становится и содержание курса на формирование нового человека Срединной страны из «материала высокой духовности» в условиях созидания новой духовной цивилизации. А это затрудняет построение диалога культур и цивилизаций Китая и России как соседей по единому евразийскому континенту.
В такой ситуации становится насущно необходимым глубокое исследование отечественными учёными и собственных традиций, воссоздание архетипа русской культуры. Сопоставление архетипов русской и китайской культур способно открыть новые возможности для адекватного взаимопонимания и духовного взаимообогащения двух народов.
36
См.: Гоцзи жусюэ ляньхэхуэй гунцзо тунбао (Информационный бюллетень о работе МКА). 18 апреля 2002. JNTo 4. С. 3—5.
37
См.: Лукьянов А. Е. Генезис нравственных категорий (конфуцианское человеколюбие — жэнь) // Китай на пути модернизации и реформ. 1949—1999. М., 1999. С. 480—497.