Во все время служения К.Ф. исполнял честно и добросовестно, по мере сил и возможности, возложенные на него важные поручения, рисковал жизнью, подвергался лишениям при исполнении своих обязанностей и оказал русской армии услуги, в особенности имевшие большое значение во время осады и взятия плевненских укреплений.
Означенный в сем свидетельстве К.Н.Ф. действительно доставлял мне те сведения, о" которых он упоминает в этом свидетельстве во время войны 1877-1878 годов. Удостоверяю моей подписью с приложением моей печати, 2 мая 1879 года.
Подпись.
По свидетельству К.Ф. турки имели также своих шпионов, преимущественно болгар, занимавшихся этим ремеслом ради денег или давнишней своей дружбы с турками и нежелания их падения.
Из всего сказанного можно вывести следующие заключения:
1) При правильной организации шпионства в мирное время оно будет приносить плоды с минуты объявления войны (Ген. Леваль, см.выше) и до окончания ее. Необходимость заблаговременной организации этого дела сознается почти всеми государствами и не много найдется таких, которые не применяли бы шпионства в более или менее широких размерах.
2) В военное время оно необходимо при обороне, осаде или блокаде крепостей, укрепленных позиций и при тому подобных действиях, связанных с продолжительной остановкой войск на месте. Во всех остальных случаях оно составляет подспорье к кавалерийским разведкам и имеет тем большее значение, чем слабее, численно или качественно, наша кавалерия по сравнению с неприятельской. Один надежный лазутчик, знакомый вдобавок с военным делом, может случайно добыть и передать такое важное сведение, которого не доставит целый ряд образцово организованных кавалерийских разведок. Одно это соображение не дает права пренебрегать услугами шпионов и отрицать приносимую ими пользу. К тому же в большинстве случаев, как увидим ниже, содержание надежных лазутчиков в военное время обходится государству недорого.
3) "Весьма важно знать намерения противника, но еще важнее не обнаруживать своих"**. Поэтому каждый начальник обязан принять все зависящие от него меры, чтобы раскрывать неприятельских шпионов; а для успешного разрешения подобной задачи необходимо хотя бы поверхностное знакомство с организацией шпионства.
* "В период стратегического развертывания армии пленные вместе со шпионами представляют чуть ли не единственное средство к сбору сведений о противнике". (Стратегия генерал-лейтенанта Леера, ч.П).
II.
Не лишены интереса вопросы: в чем состоит шпионство и кто может быть назван шпионом? Они разрешаются различно. В общежитии под именем шпиона подразумевается лицо, прокрадывающееся под ложным предлогом в местность, занятую неприятельской армией, для сбора сведений о силах и расположении противника.
В точно таком же смысле высказывается немецкий юрист Блюнчли в своем труде Volkerrecht: "Шпионом считается тот, кто тайно или под ложным предлогом пробирается в район расположения армии, чтобы собрать сведения полезные для противника и сообщить ему таковые". По мнению Блюнчли тайный сбор сведений в мирное время об армии противника, о его крепостях, и тому подобные действия, подсудные гражданскому, а не военному суду, не могут быть названы шпионством: "шпионство возможно только в военное время".
Почти такое же определение видим мы в декларации Брюссельской конференции, созванной в 1874 году по почину покойного императора Александра II для выработки общеобязательных законов и обычаев войны: "Шпионом может быть признаваемое только такое лицо, которое, действует тайным образом и под ложными предлогами, собирает или только еще старается собрать сведения в местности, занятой неприятелем, с намерением об открытом донести противной стороне".
"Тайный образ действия и ложные предлоги, т.е. обман, таковы существенные признаки шпионства, наказываемого по военным законам (Современное международное право цивилизованных народов профессора Ф.Мартенса).
Вышеприведенные почти совершенно тождественные определения, по-видимому, несколько односторонни, так как они предусматривают шпионство только военного времени. Гораздо более широкое определение дает Монтескье в своем сочинении Дух законов; по его мнению шпионство заключается в подсматривании за фактами и положениями и в пересказывании таковых кому-либо, причем Монтескье причисляет также к шпионству всякие секретные изыскания одного государства в пределах другого.
Такое всестороннее объяснение более правильно. Разве секретный сбор политических данных, по существу самого деяния, отличается от сбора военных сведений? Весьма часто тайным политическим агентам приходится доносить о таких фактах, которые имеют исключительное военное значение. Где же граница между шпионством политическим и военным?
Итак, под шпионством приходится подразумевать факты и обстоятельства весьма различные. Единственное крупное отличие между ними заключается в том, что одни из них, как происходящие в мирное время, подлежат действию общеуголовных законов; другие, как происходящие во время войны, предусматриваются военными законами; но как те, так и другие деяния могут получить общее название шпионства, а лица, занимающиеся ими,— общее наименование шпионов.
Можно ли считать шпионами офицеров, тайно пробирающихся к неприятелю для сбора сведений об нем? Ответ находим в статье 22-й Брюссельской декларации, которая гласит следующее: "Военные, проникнувшие в пределы действия неприятельской' армии с целью рекогносцировки, не могут быть рассматриваемы как шпионы, если только они находятся в присвоенной им одежде (поп deguises). Не считаются также шпионами взятые в плен военные (и не военные, исполняющие открыто свое поручение), на которых возложены обязанности по передаче депеш или известий, предназначенных их армии или неприятельской. К этой же категории принадлежат также взятые в плен воздухоплаватели, производящие разведки и поддерживающие сношения между различными частями армии или территории".
Итак, офицер, пробравшийся к неприятелю, считается лазутчиком, если он не в присвоенной ему военной одежде.
Впрочем в 4870-71 гг. германцы не всегда признавали воздухоплавателей военнопленными и обращались с ними, как со шпионами. С другой стороны, вследствие наступивших вскоре политических замешательств, проект Брюссельской декларации 1874 года не был утвержден, так что в будущих войнах возможно также некоторое различие во взглядах к этому вопросу.
"Шпион" слово не русское и происходит от французского spier, что значит подсматривать, тайно наблюдать. Во время Семилетней войны, как мы заметили выше, лица, состоявшие при нашей армии и занимавшиеся тайным сбором сведений о противнике их местности, назвались "конфидентами", что значит "доверенное лицо" (confident). Наконец, есть чисто русское слово "лазутчик".
Строго говоря, все три слова выражают одно и то же понятие; но принимая во внимание, что в глазах общества имя шпиона неразрывно связано с представлением о личности безнравственной, даже подлой, нельзя не сочувствовать предложению генерала Леваля, который говорит, что так как в случае поимки неприятелем, офицеры, не носящие присвоенной им военной одежды, судятся как шпионы, а между тем решаются на такую опасную роль не из корыстолюбия, а из благородных побуждений (патриотизм, чувство долга, выручка своих и т.п.), то было бы более справедливым называть их не мало почтенным именем шпионов, a emissaire, т.е. тайными агентами или лазутчиками. Нам кажется, что можно пойти еще дальше в этом направлении и называть "лазутчиками" не одних офицеров, а вообще всех тех лиц, которые руководствуются такими же благородными побуждениями. Понятно, что подчас трудно точно разграничить эти две категории.