— Может, он прошел уже?
— А ты-то давно здесь сидишь?
— Давно. Только на людей я недавно смотреть стала.
— Во смешная, а на кого же смотреть? На воробьев, что ли? Ты скажи: к тете Лизе. Его Васей зовут. Узнаешь. У него уши здоровые, в стороны растут.
Ушастый Вася с детьми не проходил. Наверное, он прошел раньше. Как я могла объяснить Гале, что я в большом городе всегда смотрела на людей почти как на волны: увидела — и тут же забыла, как человек выглядел.
Я так усиленно высматривала и в ближних и в дальних редких прохожих Галиного мужа, что маму с тетей Зитой увидела, только когда они подошли ко мне.
— Кира, а ты обгорела, — сказала мама. — Не больно? Лицо просто пунцовое.
— Очень прошу, не долго! Я буду волноваться, — просила тетя Зита. — Полтора часа промелькнут…
Мы с мамой перенесли вещи ближе к автовокзалу, оставили с ними тетю Зиту.
— Умоляю, — крикнула она нам вслед, — не долго!
Мы шли к красивому зданию, что понравилось мне.
— Чистый город, — заметила мама. — Обидно: почти как с Москвой получается. Я думала, пробудем здесь хоть сутки, город посмотрим. Зита боится пропустить цветение нужных ей растений для лекарств. А наверстать время самолетом тоже нельзя. С канистрой в самолет не пустят.
— Почему так мало людей? — спросила я.
— Многие на работе еще. Потом, это же тебе не Москва.
Мы прошли немножко по проспекту.
— В магазины заходить не будем, — сказала мама, — времени в обрез. Хоть воздухом барнаульским подышим.
Но мимо булочной мы пройти не смогли. Запах теплого хлеба всегда привлекает, но тут из булочной пахло совсем особенным, необычно вкусным хлебом.
Мы выбрали большую круглую высокую с коричневой корочкой буханку. Она была горячей и, несмотря на размеры, не тяжелой. Мама нехотя передала ее мне. Ей явно приятно было нести хлеб самой.
— Если я не ошибаюсь, Барнаул — самый главный центр по хлебу в стране, — сказала мама.
Под пальцами корочка потрескивала. Мы отломали по большому куску, шли молча и ели. Хлеб был такой вкусный, что я не могла ни о чем думать, только вдыхала его запах и ела.
По дороге назад мы с мамой зашли в сквер к большим каменным плитам. У входа в почетном карауле стояли пионеры. Огромный мемориал в честь погибших в годы войны. На плитах высечены фамилии. Буквы маленькие для таких огромных плит. Тут были высечены тысячи и тысячи фамилий. У Вечного огня — цветы, у подножия плит — цветы. Каждой фамилией был когда-то живой человек. Я посмотрела на площадь, на редких прохожих. А на плитах — тысячи фамилий погибших.
Мы с мамой долго смотрели на пламя Вечного огня. Хлеб все еще был теплый.
— Жуть берет, сколько людей погибло, — сказала мама. — Я сейчас по-другому вспоминаю нашу дорогу. Эти необработанные поля. А ведь у погибших были бы дети.
Мама взяла у меня хлеб. Я не могла объяснить как, но у меня в сознании тоже тесно переплелось все, связалось вместе: терявшие сознание от работы трактористы, бесконечная земля, запах хлеба и очень дорогие мне погибшие солдаты.
Четыре дня мы не можем выехать из Усть-Коксы в нужный нам поселок. А он совсем рядом. Стоит только переплыть на другой берег Катуни и пройти несколько километров. Машиной намного дальше, в объезд через мост, а главное — машину не удается достать. Но мама отказалась от лодки.
Тетя Зита привела бабку.
— Она согласна перевезти нас на лодке, — радостно сообщила тетя Зита.
Бабка захотела посмотреть вещи. Мы провели ее в наш гостиничный номер. Бабка легко приподняла самый тяжелый рюкзак одной рукой.
— С каждого мешочка рубль, — сказала бабка.
— Это рюкзак, — уточнила я.
— Мне все равно: мешок, рюкзак, сетка. Рубль место будет, а с людей по пятерке. Задаток вперед давайте. Рублей этак семь хватит.
Мама бросилась к своей сумке, но тетя Зита сказала железным голосом:
— Никаких задатков.
Лицо у бабки, когда мама полезла в сумку, сначала напряглось, застыло, потом уголки губ дрогнули в улыбке. А после тети Зитиных слов на лице ее появилась такая гримаса горя, что я, думая, будто бабка шутит, изображая радость и страдания на лице, рассмеялась.
— Эта тоже поедет? — ткнула в мою сторону бабка пальцем.
— Почему эта? — обиделась мама.
— Лодка у меня старая, а девки все вертлявые. Как бы чего на Катуни не вышло.