– Это даже очень легко, – только стоит малой толики денег…
– Может быть, вы согласились бы уступить мне свои собственные документы, сэр? Они с вами?
– Разве уж так к спеху? Вас так рьяно розыскивают, дружище? Следят по пятам?
Оборванец огляделся вокруг робким взглядом. – Ничего подобного! – прошептал он. – С чего вы это взяли? Была драка, а больше ровно ничего. На беду, тот, кому я закатил затрещину, сынок важного барина; потому, если они меня поймают, так, того гляди, угодишь в петлю.
Собеседник посмотрел на него с насмешкой. – Понимаю, – сказал он. – За бесчинство вы боитесь наказания и потому хотите уехать… вполне понимаю.
– Бумаги с вами, сэр?
– Нет, право же, нет. А впрочем, сколько бы вы дали, мой милый?
– Так вы согласны продать документы? Настоящие, конечно.
– Это еще неизвестно. Говорите вашу цену.
Оборванец вынул из кармана что-то, завернутое в тряпки, и осторожно стал развертывать, пряча под столом.
– Взгляните-ка сюда, сэр. Это еще память моей матери.
Собеседник запустил любопытный взгляд под стол и увидел кольцо и булавку с драгоценными камнями большой стоимости. – Ах ты! – сказал он. – Видно, ваша матушка была любительница настоящих бриллиантов. Есть у вас еще такие же?
– Нет, но я думаю, и этого довольно.
– А я не думаю. Надо еще прибавить сюда часы с бриллиантами, потом колье и…
– Шш! Что вы там такое мелете? Моя мать была…
– Оставьте добрую женщину, пусть покойно спит в своей могиле, а давайте-ка лучше, без скандала, остальное. Украдены у Плюмгет и Джек, в Регентстрите, с выставки. Видите, я все знаю.
Оборванец был ошеломлен; он открывал и закрывал рот, как рыба, вынутая из воды. – Чепуха! сказал через силу.
– Так хотите, чтобы я поднял скандал? рассказать историю во всеуслышание?
– Да вы взбеленились? Взбесились? Из-за чего вы хотите меня погубить?
– Так не надувайте, не врите. Товарищей по делу обманывать не следует; это подло и показывает бесчестные намерения.
– Какие мы товарищи по делу? – прошептал оборванец, сердито сверкая на него глазами. – С каких это пор, сэр?
– С тех пор, как вы хотели купить у меня подложные документы и в уплату предлагали краденую булавку.
Оборванец задрожал. – Меня преследует важная особа, – сказал он. – За мной шпионят и гонятся, – два раза мне удалось спастись только чудом.
– Так выбирайтесь отсюда. Точно жить можно только в Лондоне!
Оборванец раскрыл перед ним свои пустые руки. – Нет денег, – с досадой сказал он. – Полиция приняла меры, и никто не решается купить у меня вещи.
Собеседник постарался скрыть свою радость. – Приходите завтра вечером опять сюда, – прошептал он. – Я посмотрю нельзя-ли чего сделать.
Затем он встал и отошел с коротким поклоном в одну сторону, а оборванец направился в другую. Некоторое время они оба еще побыли в трактире, где унтер-офицер продолжал громким голосом свои рассказы, направо и налево пожимая руки молодым парням. – Даю вам слово, сударь, я буду иметь вас в виду, непременно, непременно.
Так продолжалось до ночи. Хозяин делал хорошие дела, но начинал побаиваться. Если тут начнется вербовка, то за его заведением навсегда установится дурная слава.
На следующий вечер хозяин озаботился, чтоб и в задних комнатах, которые всегда стояли запертыми, были зажжены лампы, и, кроме того прибил новую доску со словом «выход». Когда все обычные посетители собрались, он открыл туда дверь, и тогда всякий мог видеть, что, в случае нужды, можно спастись через выход, ведущий на другую улицу.
На этот раз в числе прочих посетителей находился молодой человек, занявший место в самом темном углу комнаты.
Это был Антон. За обедом он получил от лейтенанта Фитцгеральда письмо, по которому явился как раз к назначенному сроку, чтоб дать себя завербовать. Сердце его билось от невольного страха й беспокойства. Каждую минуту он ждал, что к нему подойдет полисмен арестовать его; необычный шум оглушил его, присутствие такого множества людей возбуждало его нервы. С реки доносился скрип якорных цепей, и Антон с ужасом представлял себе палубу и пушки, направленные на стены, обнесенные железной решеткой; он думал о том моменте, когда его, со связанными руками, как животное на бойню, поведут на один из этих кораблей, и ждал с минуты на минуту увидать лейтенанта с отрядом морских солдат. Но время шло, а никто не являлся. Антон держал в руках газету, хотя так мало понимал по-английски, что читать её не мог. Сердце его билось неровными толчками, он чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным, таким несчастным, как еще никогда.
Вскоре появился унтер-офицер и тотчас начал рассказывать собравшейся кучке молодых людей чудеса о земном рае, перед которым все сказочные царства, со всеми их прелестями, казались скучной пустыней.