30 января. Нью-Йорк.
В шесть утра нас разбудил протяжный гудок. Спать дольше уже не представлялось возможным. В семь тридцать предстоял медицинский осмотр, а затем с адмиралом Хьюзом и Кёхлером мы отправились на завтрак.
Мрачное утро, дождливое и холодное, как будто мы подходили к берегам Англии. Миниатюрная Лопухова и я, держась за руки, стояли в очереди на паспортный контроль. Это долгая процедура. Многие на борту считали, что у меня возникнут здесь затруднения, и Кёхлер даже пообещал находиться рядом, если мне понадобится помощь. Очень мило с его стороны: ради нас ему предстояло медленно тянувшееся, скучное ожидание. Без задержки и помех я прошла паспортный контроль, и остаток времени провела в окружении журналистов. Ещё с верхней палубы я увидела скопление фотоаппаратов и камер. Держа Дика за руку, я стала спускаться по трапу. Внезапно рядом оказался Кёхлер, рассмеялся и подхватил Дика, помогая нам сойти.
Во время ланча к нам подошёл и представился господин Ли Кидик. Меня ждал настоящий сюрприз. Я опасалась встретить напористого и безрассудного человека, а он оказался таким приветливым и симпатичным! Под его подстрекательством за чашкой кофе мне пришлось давать длительное интервью представителю «New York Times». Эта газета любезно предложила опубликовать часть моего дневника, и я испытывала чувство благодарности к этому издательству. Но сотрудник «New York Times» показался мне автоматом в человеческом облике, не способным на проявления эмоций. Возникло ощущение, что говоришь с неодушевлённым предметом: совершенно отсутствовала реакция. За всё время он ни разу не улыбнулся, и ничем не проникся. Я очень старалась, но, кажется, безуспешно.
Наконец-то, мы на берегу. К половине четвёртого наступило настоящее столпотворение: проходили таможенный контроль. Но у меня не возникло осложнений, благодаря трём или четырём любезным сотрудникам таможни, один из которых представлял «Cunard Line». В какой-то момент мне понадобилась помощь. Конечно, она не замедлила явиться. Кёхлер занялся Диком и увёл его обратно на пароход, подальше от этого хаоса. Дик, обожавший этого мужественного морского офицера, с радостью подчинился. И снова, невозможно словами выразить чувство благодарности за заботу и терпение моих друзей.
Наконец, наша большая компания ехала в направлении отеля «Билтмор». Кёхлер на весь вечер забрал с собой Дика, давая мне возможность глубокомысленно побеседовать с четырьмя журналистами за чашечкой чая! Господи Кидик попросил свою секретаршу оказывать мне всяческую помощь. Она производит очень хорошее впечатление и будет сопровождать меня в поездках. Это ощутимая помощь. В восемь вечера я освободилась, и Кёхлер пригласил меня на ужин в Ритц, где впервые за весь день нам удалось поговорить в спокойной обстановке. Он с восторгом пересказывал мне забавные замечания Дика о Нью-Йорке. Один раз Дик спросил, почему на крышах небоскрёбов нет дымовых труб. Действительно, почему? Теперь придётся над этим задуматься! Дику очень понравились светящиеся рекламы, и он сделал вывод, что они помогают в освещении улиц!
В двенадцатом часу Кёхлер проводил меня до гостиницы. Дежурные администраторши, занявшие позиции за столами в конце каждого коридора, встретили нас осуждающими взглядами. Чувствуешь, как эти суровые дамы ведут учёт, наблюдая за перемещением публики, замечая, кто зашёл, в котором часу, как долго пробыл в номере. Кёхлеру надо было успеть на ночной поезд в Вашингтон. Сколько дьявольского удовольствия можно получить, подсматривая за другими! Часовой Троцкого с заряженной винтовкой не идёт ни в какое сравнение! Он даже не вызывал у меня чувство протеста или страха. Женщины на посту – ужасное явление, а их книга учёта прихода и ухода хуже любого штыка!
31 января. Понедельник. Гостиница «Билтмор».
Кажется, я здесь поселилась несколько недель назад! Не выходя из номера, я встретилась с массой народа: ко мне постоянно приходят. Весь день я позировала фотографам и давала интервью. Совсем не чувствую усталости. Стало привычкой быть начеку! Так не похоже на меня.
Что касается России, мне надоело рассказывать, что я думаю по поводу происходящих в ней перемен. Но всем это интересно. Моё терпение и моя вежливость не пропали даром. Представитель «New York Times», который произвёл на меня мрачное впечатление, написал замечательную статью о нашей беседе. Без преувеличений, в хорошем тоне и с полным пониманием. Но я больше не принадлежу себе. Я должна делать то, что мне говорит господин Ли Кидик. Очень непривычно. Такое чувство, будто я смотрю на себя со стороны. Как долго продлится эта ситуация, и что из неё получится?