Русская власть всегда единолично встречалась с дружно действовавшими финляндцами и потому не могла избежать их воздействия. Еще Сперанский советовал власти «искать усилить себя подробностями управления» в Финляндии. Но в этом направлении ничего почти не было сделано. Не было у нас даже продуманной системы действия на этой инородческой окраине. Все делалось случайно: центральные учреждения Империи действовали вразброд. На каждом шагу видны колебания и непоследовательность: то слово «конституция» вычеркивается, то вновь вписывается; то Форма Правления 1772 г. отвергается, то как бы признается. На постановку памятников финским победам над русскими, на изменение мер и весов сперва не было дано разрешения, а по прошествии некоторого времени памятники воздвигнуты и меры, и весы изменены. При таких порядках трудно ожидать каких-либо русских успехов на финляндской окраине.
В два последние царствования в правительственной программе неизменно стояло указание на необходимость вести Финляндию к теснейшему единению с Россией. Для той же цели издан был манифест 3 февраля 1899 г. о порядке составления общегосударственных законов. Но вследствие нашей непоследовательности и бесхарактерности, работы по разъяснению и усовершенствованию манифеста приняли уже такое направление в административных инстанциях, что грозят содействовать не к единению, а к окончательному разъединению Финляндии с Россией.
Такой же печальный результат можно ожидать от крупнейшей реформы наших дней — создания Государственной Думы. Финляндцы принялись уже доказывать в печати, что им присутствовать в Думе не следует. Монарх может, конечно, — говорят они, — предписать составить проекты совместных законов, касающихся, как Финляндии, так и России, но принятие и утверждение таких законоположений должно состояться в порядке, действующем в каждой из этих стран. Другими словами, финляндцы отрицают всякое значение манифеста 3 февраля и не желают, чтобы действие Государственной Думы Империи распространялось на них. У пас, — продолжают они, — имеется уже та конституция, которая подготовляется для России. Нас поэтому нет надобности делать участниками того, что хотят ввести в России. «Надеемся, что конституционная Россия будет уважать финляндскую конституцию», которая соответствует условиям края.
Как только подобные воззрения будут восприняты нашими современными реформаторами и Финляндия окажется вне действия постановлений Государственной Думы, можно считать отделение Великого Княжества обеспеченным и ее «государственное» положение в будущем закрепленным.
Прежде, когда в Империи не существовало общегосударственного учреждения, Финляндия, ссылаясь на то, что голос ее не принимается во внимание при решении, напр., вопросов о войне и мире, претендовала на меньшую тягость по обороне государства. Теперь создается для нее возможность принятия участия в вопросах общеимперского характера и она спешит отречься от всякой претензии высказываться по ним, с единственной и очевидной целью не иметь политических уз, объединяющих ее с Россией, так как прямо заявляет, что ее не интересует даже участие в составлении основных законов в Империи по престолонаследию. Короче, в списке частей Российской державы, обязанных посылать своих представителей в Государственную Думу, Финляндия не желает видеть своего имени.
Финляндии, как государства, мы не признаем. Мы считаем домогательства финляндских политиков, направленные к возведению их края в ранг государства, настолько серьезными и вредными, что они побуждают нас согласиться с исследователем, который заявил: «Если бы Финляндия тем или иным путем присвоила бы себе государственную отделенность, то немедленно должны были бы быть приняты самые решительные меры к уничтожению такого положения вещей.
Финляндская «государственность» может повести к дурным последствиям для России. Проф. Франц Деспанье рассуждает уже так, рассматривая финляндский вопрос с международной точки зрения: Финляндия вовсе не по милости русского Монарха получила свои права и сделалась государством; она вступила в договор с представителем России и выговорила себе известное положение. Она не присоединена, а вступила в союз с Империей. Правда, прибавляет французский профессор, союз Финляндии и России не подходит под существующие виды союзов, но в этом повинно отсутствие «пластичности» у доктрины, определяющей характер различных союзов. Исходным пунктом политического положения Финляндии тем не менее является соглашение. Царь дал обещание, а финляндцы приняли его. Кто же были договаривающиеся стороны? С одной стороны Император Александр I, а с другой... сейм, хотя он и не представляет «державного правительства». Конечно, спохватывается Ф. Деспанье, договариваться с Россией должен был король Швеции. «Но то, что этот король должен был сделать сначала и сам, он сделал потом, ратификовав в Фридрихсгамском договоре 17 сентября 1809 г. шаг, неправильно сделанный его подданными». «Таким образом, хотя и косвенно, по, тем не менее, очень ясно, Швеция поставила условием, — уже принятым Царем для уступки Финляндии, — неприкосновенность политической конституции и основных законов в присоединенной стране». Следовательно, Швеция, в силу Фридрихсгамского трактата, — говорить Деспанье, — имеет право требовать уважения к этой статье договора. Мы напомним еще раз, что в этой (VI) статье определенно сказано, что Император обеспечил права Финляндии «по единственным побуждениям великодушного своего соизволения»... Но этого французский ученый не желает видеть, понимая огромную разницу между пожалованием и договором. Ему надо перенести финляндскую государственность из разряда внутренних дел России в область международную и тогда иностранные державы будут совершенно иначе разговаривать с Русским Двором по «финляндскому вопросу». Если Финляндия получила свои права государства указанным Ф. Деспанье порядком, то возникший конфликт можно передать на суд третейского суда или международного ареопага.