Эту заботу проявил уже фон Бар, ходатайствовавший о передаче вопроса по русификации Финляндии на суд международного ареопага. О подобном же международном судилище для рассмотрения специально финляндского дела хлопотал финляндец, принявший шведское подданство, Эмиль фон-Квантен. Идеи Бара и Квантена, конечно, пришлись по сердцу финляндским политикам-обособленникам, которые постоянно подавали апелляции Европе, прося сочувствия и заступничества западных парламентов, печати и ученых.
Положить в основу своих отношений к России договор финляндцам, разумеется, очень желательно. Достигнув этого, они заговорят с Россией в ином тоне, как равноправные, и требования их естественно возрастут. Некоторые отношения начинают принимать уже характер договора. Например, вся история с манифестом 3 февраля 1899 г. и особенно выработка к нему перечня предметов общегосударственного законодательства клонится к тому, что впредь вопросы этой категории будут решаться на началах, с оттенком договора. Не малым соблазном для комментария явится присутствие профессора международного права в комиссии, занятой составлением сего перечня. В область международных отношений финляндцы рвутся давно; особенно определенно они обнаружили свои желания при составлении для себя нового Уголовного Уложения.
Признание Финляндии государством неизбежно поведет затем к мечтаниям о федерации. Уже не раз слышались голоса: создайте федерацию и пусть каждая народность живет своей свободной, независимой жизнью. В теории это, может быть, и красиво и складно, но на практике в России оно привело бы только к хаосу. Не следует забывать, что федерация там, главным образом, возможна, где в основании ее лежит национальное единство. Там же, где на лицо конгломерат разных национальностей, как у нас, федеративное начало неизбежно поведет к раздору. Разные племенные элементы неизбежно будут стремиться к разъединению и обособлению. Это вполне естественно. «Мы, — скажут поляки, — поддержим русское правительство, если оно будет польским». «Мы, — заявят финны, — пойдем за правительством, когда оно будет по духу финляндским» и т. д. Получается картина бессмертного Крылова: «лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду». Ясно, что Россия, как могущественное народное государство, как великая держава, не может желать федерации. Значение империи росло исключительно в те периоды, когда она следовала своей истинно-национальной политике, опираясь на честь и достоинство своего народа и служа «принципу истинных выгод России», как выразился император Николай I.
Невозможна федерация. Но иное дело внутреннее самоуправление составных частей Империи с Самодержавным Царем во главе, который все направляет, все уравновешивает, все объединяет.
«Начало самоуправления, — говорит профессор Б. Чичерин, — не противоречить неограниченной монархии, а напротив, составляет необходимое ее восполнение. Только допуская широкую систему самоуправления, монархия удовлетворяет местным потребностям, только относясь к ней с полным доверием, она вступает в живое общение с народной жизнью, не официальными путями, чрез посредство правящей бюрократии, а лицом к лицу».