Россия стремится к обрусению не этнографических национальностей, а к обрусению политическому, государственному, т. е. она желает, чтобы ее инородцы были верными русскими подданными, русскими по своим государственным воззрениям и стремлениям, а не превращали своего партикуляризма в сепаратизм, не создавали у себя своих особых тронов, своего провинциального патриотизма, не проповедовали условной преданности Царю, отказываясь знать Россию и т. п. Что же касается веры, языка, обычаев, уклада жизни и т. п. разных наших народностей, то все это может сохраниться неприкосновенным.
«Художественным пером лучшего польского поэта создана следующая картина: перед колоссальным изваянием Петра В. на дожде стояли юноши под одним плащом (Мицкевич и Пушкин), взявшись за руку. Вот в каком, примерно, аллегорическом виде представляется нам наше единение с инородцами. Общий политический плащ, и под ним рука об руку, в добром братском согласии, стремление к общей государственной созидательной работе, к совместному культурному труду».
На рапорте об открытии нового здания университета в Гельсингфорсе (июнь 1832 г.) Государь Император Николай I написал:... «желаю, чтобы новая эпоха Александровского университета была обильна произведением мужей, достойных носить имя верных финляндцев, усердных слуг престола и отечества»... «Прошу вас помнить, — сказал Наследник Цесаревич Александр Николаевич в 1851 г. студентам, — что, будучи хорошими финляндцами, вы в то же время подданные Всероссийского Императора».
Вот сочетание Финляндии с Россией. Но подобным словам финляндцы, увлеченные политикой и своей государственностью, более не внемлют. Эти слова — забытая страница их истории. Мы решительно затрудняемся указать какую-либо сферу деятельности, в которой они желали бы идти рука об руку с русскими.
В настоящее время проповедуется в Великом Княжестве, в газетах и публичных речах, идее «сохранения и расширения участия Финляндии в общей культурной работе человечества». Сама по себе идее прекрасная, но она, к сожалению, выставляется опять как оправдание отчуждения от России. Это «участие в культурной работе» финляндцы желают осуществить не в совместном с Россией труде над общими задачами, а отдельно и самостоятельно. История между тем показывает, что «развитие финляндской самобытности оказалось возможным только в тесном политическом единении с Россией». Снелльман понимал, что финскую национальность можно было возродить только с помощью России. «Это для нас счастье в несчастии, — писал он, — что национальное сознание финского народа угнетается главным образом другой, второстепенной по значению, силой (шведоманов), а не той (русской), которая ограничивает его политическую самостоятельность».
Финляндия, в качестве автономной в законодательном и административном отношении области, могла возникнуть и существовать только, как составная часть Империи. Великому Княжеству необходимо и впредь считаться с этим историческим фактом и с его современным развитием, обусловившим требование о предоставлении интересам Империи подобающего им места.
Если же финляндцы станут относиться к делу иначе, то у России должен возникнуть вопрос: да нужно ли ей содействовать финляндцам в их национальных стремлениях, кои проникнуты политической тенденцией? Не помогает ли она, по доброте своей, в таком случае, враждебному ей элементу?
Но помимо указанного, имеются еще очень серьезные обстоятельства, далеко отодвигающие финляндцев от России. Они усвоили себе представление о том, что на Финляндию возложена судьбой особая миссия, не имеющая ничего общего с исторической задачею России. Отсюда у финляндцев зародилось стремление к самостоятельной роли на мировой арене и, как прямое последствие его, сказывается уже мечта объединить всех финнов под одним скипетром. На эти немаловажные стороны финляндской жизни в России не обращалось до сих пор никакого внимания.
Представитель кафедры государственного права, проф. Р. Германсон, рассуждает так: «По общему правилу, Россия может требовать от Финляндии, чтобы она, как часть Российского государства, принимала известное участие в деле поддержания могущества этого государства, по отношению к иностранным державам. Но нельзя признать Финляндию обязанной участвовать в этом тем же способом и в той же мере, как любая другая часть Российского государства. Даже в несложных государствах к более слабым частям предъявляются менее тяжелые требования, чем к остальным. Существенным в данном случае все же представляется то обстоятельство, что финский народ в национальном и культурном отношении отличается от русского и в течение веков сложился в особую единицу, которая — так мы должны смотреть на дело — имеет свои особые свыше предначертанные задачи, и это проявилось осязательным образом в признании финского народа, возведенным в число наций».