Финляндии не только даровано было внутреннее самоуправление, но от России отторгли завоевание Петра Великого — Выборгскую губ. — и присоединили к пей. Это «воссоединение» гр. Г. М. Армфельт ставил себе в величайшую заслугу, сказав: «после труднейшей борьбы я одержал славную и для человечества, и для Финляндии крайне полезную победу». При неизмеримом пространстве русских земель и при общем малом политическом развитии, большинство в Империи посмотрело на эти уступки с полным равнодушием и только некоторые патриоты, подобно Ф. Вигелю, негодовали, не находя в истории другого «примера столь несправедливого действия». Вигель назвал даже эти деяния «изменой России».
Несколько других трезвых мыслей было высказано главой заговора декабристов, П. И. Пестелем. «Россия, — говорил он, — есть государство единое и нераздельное, в смысле единства верховной власти, образа правления и законов для всех частей государства... Все племена должны быть слиты в один народ». Пестель находил даже, что следует стремиться «к совершенному обрусению» всех племен, населяющих Россию, не исключая и финляндцев. По мнению Пестеля, «Финляндия не только должна быть лишена привилегированного положения status in statu, дарованного ей Императором Александром I, но и должна быть слита с Россией обрусительными мероприятиями». Благо государства требует тесного объединения, полного слияния всех частей, всех подчиненных народностей. В политической исповеди, которую этот декабрист представил следственному комитету, имеется замечательное признание о том, что «внутренний ропот» против правительства возбуждали в нем крепостное право, военные поселения, «подкупливость» судов, а также, «преимущества разных присоединенных областей, т. е. Финляндии и Польши, которые, как известно, с одной стороны возбуждали чувство обиды в русских людях, с другой стороны заставляли их ожидать политической свободы и для России».
Приведенные слова в устах декабриста, несомненно, чрезвычайно характерны. Но мысли Пестеля возникли позже, а в период присоединения Финляндии о России и ее нуждах точно забыли.
Во главе Финляндии поставлен был крайне сомнительной нравственности авантюрист Г. М. Спренгтпортен, а руководителями и докладчиками дел этой новой окраины вскоре явились в Петербурге гр. Густав Армфельт и К. Ребиндер.
На присоединенный от Швеции край, как из рога изобилия, посыпались всякие милости и преимущества, коими далеко не обладали жители коренной России, создавшие великую Империю с затратой многовекового труда. Финляндцы сохранили весь прежний уклад своей жизни и политические особенности. В администрации, суде и школе оставлен был шведский язык. Тягость воинской повинности на короткий срок была совершенно снята, а на остальное время облегчена до неслыханных размеров. Финляндия сделалась каким-то исключительным баловнем, которая получала только преимущества и ничем не обязывалась при этом перед Россией. Ее оградили двойным законодательством — местным и имперским — от всякого соприкосновения с Россией и всякого русского контроля. Она получила свой сенат и даже ее главнейшие дела, тесно соприкасавшиеся с остальной Россией, крайне редко подвергались в учреждениях Империи обсуждению с точки зрения общегосударственных интересов. Все учебное дело Финляндии осталось вне малейшего надзора русской власти, а Гельсингфорсский университет получил особое положение даже среди автономной окраины. Русских людей не допустили ни в одно местное учреждение; даже служба в финских войсках была им воспрещена.