Мы вполне согласны признать, что «в даровании Финляндии внутреннего самоуправления было много предусмотрительного, ибо нет надобности ломать векового строя и бесполезно и даже невозможно подводить в управлении все под один шаблон». Против сохранения бытовых, этнографических и культурных особенностей финнов мы голоса никогда не возвышали и не подымем. В русской серьезной печати никто нивелировки или ассимиляции не требовал и благосостояния Финляндии в жертву им не приносил. Внутреннее самоуправление нами признается полезным и желательным. Кроме того, по нашим понятиям, Финляндия имеет право на сохранение своей национально-духовной самобытности, которая однако не должна создавать препятствия к государственному объединению ее с Россией. «Но в предоставлении льгот надлежало соблюдать известную меру... Кроме того, предоставление прав и преимуществ необходимо было сопроводить известными обязательствами и государственными требованиями, дабы естественная связь окраины с центром не прерывалась и власть не выпускалась из рук покорителей».
«Финляндцам были предоставлены даже такие преимущества, коими не пользовалось коренное население Империи... Ставить покоренного инородца в России в более привилегированное положение, чем русских людей, конечно, ошибка, которая неизбежно вызывает у первых высокомерное и пренебрежительное отношение ко вторым»...
Недостатки обнаружены. Их замечали давно, но русское правительство поставило себя в такое положение, что лишено возможности их исправить. Император Александр I приказал докладывать дела Финляндии непосредственно Себе, помимо всех центральных учреждений и министров России. Кроме того, как известно, у нас за последнее столетие не имелось какого-либо общего правления, соединенного министерства или кабинета, а каждый министр докладывал особо дела Государю и добивался его решения.
Все это способствовало наслоению неурядицы в отношениях России к Финляндии. Министр статс-секретарь Великого Княжества Финляндского не был обязан считаться с мнениями русских министров и только недавно состоялось повеление о том, чтобы — предварительно доклада финляндских дел, затрагивавших ту или иную область русского управления, — он запрашивал мнения соответствовавшего министра и представлял его Государю. Польза такого постановления очевидна. Местное финляндское законодательство всегда проникнуто было упорным стремлением к обособлению Финляндии от России. Где возможно, оно или урезывало права русских, или вовсе обделяло их. Этот недочет легко мог быть исправлен, при внимательном отношении к краю соответствующих русских властей и учреждений. Но, к сожалению, сего правила не существовало и помимо того всюду наблюдалось необъяснимое нерадение ко всему, что касалось этой окраины, и Финляндия обносилась китайской стеной, при попустительстве русских представителей в крае и центральных властей в Империи. В 1811 году, по почину русского финансового управления, проведена таможенная черта; в 1835 г., по вине того же управления, уничтожена была торговая взаимность; в 1851 г., по инициативе министерства внутренних дел, право приобретения недвижимой собственности в Финляндии предоставлено было, но к сожалению, только русским дворянам, тогда как в России каждый финляндец может приобретать что ему угодно; в 1877 г., министерство финансов высказалось за введение золотой валюты в Финляндии. И т. д. «Я калиф на час», ответил Княжевич генерал-губернатору Рокасовскому, по поводу упрека о неуместной уступчивости. Другие русские дали себя обойти или уговорить, третьи не считали финляндских дел входящими в круг своих обязанностей и т. и. Финляндцы же дружно и упорно, как всегда, добивались своих выгод. «On а escamoté mon consentement» — сказал Император Александр II, узнав о последствиях финансовой реформы 1877 г.
Рядом с нерадением приходится поставить незнание. Незнание является уже взаимным и отразилось обоюдными неудобствами и невыгодами.
Изучением России, т. е. той державы, в состав которой входят финляндцы, они озабочены были крайне мало, исключительно для исполнения известной формальности, по требованиям русского правительства. «Русское образование, — писал когда-то Фабиан Коллан, — для финнов имеет теперь большое значение и мы должны с ним освоиться, ибо благодаря русскому национальному языку, его литературе и всей русской духовной жизни, мы в состоянии будем верно понять наших восточных соседей и ознакомить их с нами, так как это познание и во внешних проявлениях жизни представляется для нас крайне необходимым». Известный педагог и преобразователь учебного дела в Финляндии Сигнеус заметил однажды: «Изучение русского языка имеет для нас финнов громадное значение, и мы должны себя посвятить ему. Лишь знакомясь с русским национальным языком, русской литературой и всей духовной и умственной жизнью русского народа, мы поймем верно наших восточных соседей», Профессор Гельсингфорсского университета Пальмен лет десять назад писал: «Самая большая наша ошибка в том, что мы в течение долгого времени не познакомились достаточно с Россией, с ее народом и языком, хотя события 1808 — 1809 гг. дали нашему отечеству совершенно новое положение».