Закопала я шифровальную книжку, мне Игнатьева поручала зашифровывать телеграммы. Решили с Марией податься на восток, к своим, пробираться к линии фронта, хотя нет у нас ни карты, ни компаса. Спичек нет, обогреться не можем. Идем мокрые. Холодно.
Два дня шли. Рот сводит от ягод. Повторяем друг дружке легенды. Мы идем с окопов. Я ищу свою родню, которая живет под Медгорой. Артемьева попадает в Ведлозерский район, у нее там мать, сестра. Уговорила якобы и меня идти с ней в Ведлозеро.
Идем, идем. Поднялись на горушку. Увидели озеро внизу, несколько деревенских изб. Пошли осторожно туда. Вышли на край поля. Хлеб убран. Принялись искать колоски. Мяли в ладонях, ели сухие зерна. Долго ждали в поле, думали, вдруг кто-то из колхозников появится.
Подошли к избе, что стояла ближе к полю. Послушали под окнами. Ничего не слышно. Постояли мы. Думаем, отчего такая тишина? Побрели ко второй избе. Вдруг из нее выходит финский офицер, поманил пальцем. В другой руке пистолет. Крикнул:
— Стой! Ни с места!
Мы стали тараторить по-карельски, рассказывать, что пробираемся к своей родне, заблудились. Финн завел в дом, спросил документы. Говорим ему: нет у нас документов. Обыскали нас. В избе было несколько солдат. Потом офицер позвонил по телефону из соседней комнаты. Слышу, говорит: «Медведи ходят. Двое. Завтра привезем».
Дали нам супу солдаты. Хлебаю суп, а мысль одна — о завтрашнем дне. Финны посмеиваются над нами. И есть над чем: пальто грязное, сапоги каши просят, подметка отстала, я ее обрывком телефонного кабеля подвязала, чулки в дырках, берет пулей разорван.
Командир финский говорит:
— Завтра утром отвезем вас к родным. Тебя в Медгору, а тебя в Ведлозеро.
Завели нас в малую комнатку, часового приставили. Командир дал приказ солдатам не подходить к нам, не трогать нас. Улеглись мы на пол с Марией. Стали шептаться — может, бежать нам? А Мария говорит: сил нету, живот сильно ноет. А мне показалось, она поверила, что в Ведлозеро ее отвезут. Утром поехали. Посадили нас в кузов крытой машины. Двух солдат приставили. Едем, едем. А куда?
Привезли нас в Паданы и сразу в штаб финский повели. Солдаты стоят у крыльца, смеются над нами. Обзывают «рюсся», «перкеле». Строят гримасы. Показывают, что они с нами, женщинами, сделают. Гогочут, бесстыжие морды. Мы стоим перед штабом. На нас из окон второго этажа военные в кителях смотрят, разглядывают. Стоим в окружении солдат. Наконец вышел офицер, махнул часовому, заводят нас в штаб.
Марию-радистку повели первой на допрос. Допрашивал майор, но совсем недолго. Вышла от него Мария, шепнула мимоходом: «Нас выдали. Терентьев сдался финнам».
Майор взялся меня расспрашивать. Я одно повторяю: иду к сестре, с оборонных работ сбежала. Майор как стукнет кулаком по столу:
— Хватит врать! Мы всё знаем. Терентьев ваш всё нам рассказал. А ваша начальница, Игнатьева, и ее помощник лежат мертвые в сарае. И ты будешь лежать вместе с ними, если не признаешься во всём.
— Не знаю Игнатьевой, не знаю Терентьева, — твердила я. — Этот Терентьев нас с кем-то спутал. Первый раз слышу про Терентьева.
— Ладно. Иди на кухню, там тебя покормят, и, может, память появится. Но помни — нам всё известно. Терентьев стоял рядом со мной у окна, когда вас привезли. Он сказал мне: «Эти. Маленькая — радистка, а та, повыше, в рваных сапогах, — главная комсомолка». Видите, нам всё известно. И то, что твоя фамилия не Сергеева, как ты нам тут талдычишь, а Бультякова.
Я молчу. Тогда майор совсем разозлился, вытащил пистолет, махал им передо мной, кричал, что застрелит. Я опустила голову, молчу.
Держали нас под охраной, в солдатском карцере. Терентьев ходил свободно по штабу, я это сама видела, когда меня вели в карцер.
Вечером приходила к зарешеченному окну жена Стаппуева, показывала нам малого ребенка, плакала, искала мужа, сказала, что его тоже финны арестовали.
Повезли нас в Медгору. Когда сажали в машину, завязали нам глаза, мне и Марии. Через полчаса повязку сняли. Подъезжая к Медгоре, снова завязали глаза. Поместили нас за городом в бывшем нашем советском лагере для заключенных. Там теперь содержались пленные красноармейцы. Забор, колючая проволока, сторожевые вышки.