Выбрать главу
Скоро, скоро там лопаты отзвенят, И сольется с бурей на море душа, С неба канет в море ранняя звезда — И не встанет лейтенант уж никогда.
Даже волны повязали алый бант, Даже волны волновались за тебя, Даже волны заливали берега, Даже волны в Черном звали тебя «брат!»
«Где вождь бури? Или умер ты за нас, Красногрудый черноморский лейтенант?..» Каждой полночью вздымаются моря, Над пучиною качая якоря.
«Подо мною, — отвечает Березань, — Сквозь песок горят расстрелянных глаза, Ночью в море за звездой летит звезда, Ясных глаз им не посмели завязать…»
А в потемках шел «Потемкин» на Дунай, Залпов слава за Дунаем отдана, И за залпом откатился алый вал, Лавой бросив синегубых запевал.
И теперь не разыскать, не рассказать: Был привязан за столбами лейтенант. Сто солдат столбы срубали и ушли, И на острове не стало ни души.
Он положен, по-морскому, под брезент, Чтоб песок морской очей бы не сгрызал, И «Очаков» выплывает по ночам, Чтоб в могиле лейтенант о нем молчал.
Он молчит: не воскресают люди вновь. Смерть легла кольцом полярных красных    льдов. И в арктическом затворе тихо спит Черным морем откомандовавший Шмидт.

1925

Елизавета Полонская

Тысяча девятьсот девятнадцатый

«Тревога!» — Взывает труба. В морозной ночи завыванием гулким Несется призыв по глухим переулкам, По улицам снежным, По невским гранитам, По плитам Прибрежным… «Тревога! Тревога! Враг близок! Вставайте! Враги у порога! Враг впустит огонь в ваши темные домы… Ваш город, он вспыхнет, как связка соломы. К заставам! К заставам!»
Но город рабочий В голодной дремоте Лежит оглушенный Усталостью ночи, — Ведь долго еще до рассвета. Гудок не обманет: К работе гудок позовет, И к работе Он встанет… Ведь долго еще до рассвета. А враг уже близок, Враги у порога… «Тревога!» Как эхо, Как цепь часовых придорожных, Гудки Загудели гуденьем тревожным: «Не спите! Вставайте! Вставайте! Не спите! К работе! К винтовке! К защите! Не спите! Враг близок, Не спите! Враги у порога! Вас много. Вас много. Вас много. Вас много. Вставайте! Не спите! Вас много! Вас ждут! Вы рано заснули, Не кончился труд. Идите! Идите! Идите!» — Идут… Наверх из подвалов! На двор, чердаки! По лестницам черным Стучат башмаки. По лестницам узким Винтовкой стуча, Оправить ремень На ходу у плеча. «К заставам! К заставам!»
И в хмурые лица зарницами бьет Над Пулковым грозно пылающий свод.

1920

«Не странно ли, что мы забудем все…»

Не странно ли, что мы забудем все: Застывшее ведро с водою ледяной, И скользкую панель, и взгляд Украдкою на хлеб чужой и черствый.
Так женщина, целуя круглый лобик Ребенка, плоть свою, не скажет, не    припомнит, Как надрывалась в напряженье страшном, В мучительных усилиях рожденья.
Но грустно мне, что мы утратим цену Друзьям смиренным, преданным,    безгласным: Березовым поленьям, горсти соли, Кувшину с молоком и небогатым Плодам земли, убогой и суровой.
И посмеется внучка над старухой, И головой лукаво покачает, Заметив, как заботливо и важно Рука сухая прячет корку хлеба.

1924

Михаил Праскунин

Праздник

Сброшен хлам с могучих плеч, Бодро смотрит в степи око… С шумом вешнего потока Спорит радостная речь. Сброшен хлам с могучих плеч.