16-го утром ко мне зашел Лаваль. Я заявил ему, что, сделав все возможное, чтобы помочь ему, я не могу оставаться в его правительстве в период предвыборной кампании, подвергаясь оскорблениям правых. Он понял мою точку зрения и согласился с ней. Он лишь просил меня пока не указывать даты моей отставки.
Во второй половине дня состоялось заседание палаты. Правительство получило большинство в 64 голоса. Голоса радикалов распределились следующим образом: «за» – 45, «против» – 88,9 воздержалось. Парламентская группа в замешательстве. Я повторил свое заявление Лавалю. Фланден склонен последовать моему примеру. В тот же день, 16-го, вечером я изложил обстановку министрам-радикалам и Дельбосу.
В пятницу, 17-го, ко мне зашел Таннери и сообщил, что государству нужно до конца марта по крайней мере 5 миллиардов и еще 5 миллиардов до конца июня.
17 января. Около 5 часов вечера я встретился с Жоржем Бонне и Вильямом Бертраном. Они одобрили мои намерения; или я ухожу в отставку, а им Исполнительный комитет нашей партии позволит остаться в правительстве, или же, если комитет пожелает этого, нас обяжут подать в отставку всем вместе. 88 депутатов, голосовавших против правительства, принесли мне резолюцию, предлагавшую министрам-радикалам уйти из правительства. Я им ответил, что принятие нашего решения не может обосновываться подобными демаршами. Я принял большую группу сенаторов, которые пришли настаивать на том, чтобы я вновь стал председателем партии. Я отказался. После обсуждения было достигнуто общее соглашение о том, что следует попытаться избежать правительственного кризиса до следующего воскресенья, когда соберется Исполнительный комитет, то есть избежать повторения каннского и анжерского событий.
Суббота, 18 января. Я нанес визит Лавалю, чтобы поставить его в известность. Визит вежливости Фландену. Совещание министров-радикалов.
Воскресенье, 19 января. Президент республики оказал мне честь, вновь обратившись ко мне с просьбой предпринять еде одно усилие в отношении моих коллег.
Заседание Исполнительного комитета. Я ожидал его не без опасения. Основываясь на некоторых сведениях, я боялся резкого взрыва, который мог бы в тот же самый день положить начало правительственному кризису. Таково было желание Альбера Бейе, которого я знал как человека прямого и непримиримого. После долгой беседы с ним мне удалось убедить его в том, что нельзя действовать таким образом. Сердце у меня сжалось, когда я входил в переполненный зал отеля «Континенталь». Избрание Даладье председателем партии вызвало сильное волнение; среди собравшихся были большие разногласия. Доклад Жана Зея, сдержанное выступление Бейе несколько успокоили присутствующих. Собрание явно желало единства; мой призыв к сдержанности, который мне столь трудно было произнести, оно восприняло с тронувшей меня благосклонностью. В конечном итоге оно формально осудило внешнюю политику Лаваля; оно потребовало соблюдения партийной дисциплины, но предоставило парламентариям самим претворять свою волю в действия. В ходе моего выступления я имел возможность объяснить яростные нападки печати, и в частности нападки де Кериллиса. «Реакция, – сказал я, – хотела бы нам навязать перемирие только в одном смысле». Не без волнения я распрощался с немногочисленным персоналом дома на улице Валуа.
Понедельник, 20 января. Я съездил на несколько часов в Лион и возвратился во вторник вечером. Теттенже привел «Патриотическую молодежь» на лионский вокзал, чтобы приветствовать Лаваля.
Вторник, 21 января. Меня осыпают угрозами. Очевидно, это продуманный план. В сегодняшнем номере «Либерте» Дезире Ферри обрушился на меня с крайне яростными нападками. Я еще раз убедился, что значит для этих господ правительство «Национального единения»; если соглашаешься на перемирие, надо разделять их фанатизм, их ошибки, их обманы, дезавуируя всю французскую внешнюю политику.
Среда, 22 января. Жорж Бонне, Паганон, Вильям Бертран и я вручили председателю совета министров наше заявление об отставке, составленное в следующих выражениях: «Вам известна резолюция Исполнительного комитета партии радикалов и радикал-социалистов, касающаяся политики правительства, и его желание единогласия министров, принадлежащих к парламентской группе. Руководствуясь чувством верности нашей партии и лояльности по отношению к вам, мы полагаем, что совершаем акт политического прямодушия, заявляя вам о своей отставке. Действительно, нам кажется, что мы более не сможем обеспечить вам необходимое содействие наших друзей и гарантировать вам в палате большинство, необходимое для любых действий правительства, в тот час, когда перед нами встает столько сложных проблем, требующих разрешения. Мы вновь выражаем вам, господин председатель совета министров, нашу благодарность за постоянную благожелательность, которую вы проявляли по отношению к нам в течение этих восьми месяцев сотрудничества. В полном согласии с парламентом мы делали все от нас зависящее для экономического и финансового восстановления и умиротворения». Пьер Лаваль тотчас же вручил президенту республики заявление об отставке всего кабинета.
Желая спросить номер телефона, я приоткрыл на Кэ д'Орсе дверь кабинета, сообщающегося с кабинетом Лаваля, и заметил Дезире Ферри, пришедшего за указаниями. Простой случай дал мне, наконец, решающее доказательство, которого я искал.
Четверг, 23 января.. Десять часов. Елисейский дворец. Президент республики настоятельно предлагал мне разрешить кризис. Я отказался. И в самом деле, я отдавал себе отчет, в какое положение меня поставило участие на протяжении двух лет в правительствах так называемого Национального единения. Правые и центр рассматривали меня, по выражению де Кериллиса, как общественного врага номер один; я не мог и не хотел ожидать чего-либо с этой стороны. Но в то же время я был вынужден отказаться от поста председателя партии радикалов, так как, желая сохранить ее самостоятельность, я опасался комбинаций, в которых она теперь участвует. Я оказался повисшим в воздухе; я решил больше не участвовать ни в какой правительственной деятельности.
Кроме того, я напомнил президенту, что в конце декабря он призвал меня и просил подождать с уходом в отставку до голосования бюджета. Я пошел навстречу этому пожеланию, чего бы это мне ни стоило; тогда же я сообщил ему о своем отрицательном отношении к внешней политике Пьера Лаваля; я сказал ему, что для меня является пыткой оставаться далее в этом правительстве. Однако я в нем остался, поскольку президент заявил мне, что после 15 января он не усмотрел бы никаких препятствий к моему уходу. «Мои претензии, – сказал я, – остаются в силе. Председатель совета министров заключил соглашение с сэром Сэмюэлем Хором, не предупредив свое правительство. Он поставил нас перед свершившимся фактом. Между тем парижский план имел чрезвычайное значение; он привел к расколу в английском правительстве и возмутил мировую общественность. В нем достаточно такого, что может взорвать французский кабинет, если б даже терпение и не дошло еще до крайнего предела». «Это верно, – ответил президент. – В воскресенье, когда встретились оба министра, я успокоился, так как там был англичанин, который должен был отстаивать свою точку зрения». Я намекнул также на кампанию оскорблений со стороны поддерживающих Лаваля газет и лиц, жертвой которой я стал. Я теперь знаю, откуда идет эта кампания, у меня есть доказательство. Я ухожу без сожаления и без намерения вернуться.
В четверг, около одиннадцати часов утра, я встретил в палате Альбера Сарро. У меня создалось впечатление, что он уже пришел к соглашению с Елисейским дворцом относительно формирования нового кабинета. В своей группе Фланден ведет со своими коллегами жаркие споры о внешней политике Лаваля, которую он не одобряет.
Пятница, 24 января 1936 года. Дружеский визит Поль Бонкура. Около полудня ко мне зашел на несколько минут Сарро, чтобы показать свой список. Он его составил помимо меня, ибо я в конце концов, не будучи более председателем партии, никак не мог рассчитывать на его откровенность. Я на него не в претензии; он предоставил мне в отношении своего правительства свободу действий, которой мне так не хватало вот уже два года.