Эскадрон продолжал свое движение. Но вот до ушей Караева и Грицко донесся какой-то странный шум, вроде бы женские крики и мужской хохот.
Караев, придержав Пострела, поднял руку, дав знак эскадрону остановиться.
Всадники натянули поводья. Эскадрон остановился. Да, где-то тут близко кричат и громко смеются люди.
Грицко обернулся, позвал:
— Рашид, ко мне!
К командирам подъехал всадник — узбек, черноглазый, женственный юноша, похожий в своем остроконечном шлеме с красной звездой на ангела воителя византийского иконного письма.
— Ну-ка, Рашид, давай по-быстрому смотай, узнай, что там за ярмарка, — приказал Грицко.
Узбек дал шпоры коню и рысью поехал туда, откуда неслись крики. Вскоре вернулся и, улыбаясь во весь рот, доложил:
— Народ собрался подле хуаза[10], много женщин и наши ребята тоже. Сам Ише-Тюри там, его они живьем взяли! Он в хуаз — буль-буль! — ныряет, достает со дна котлы для плова.
— А как они туда попали, котлы-то?
— Ише-Тюри покарал кишлак Заир за то, что дехкане для нас плов варили, когда мы тут стояли. Его джигиты все котлы, какие нашли в кишлаке, побросали в хуаз.
…Ише-Тюри, голый до пояса, в мокрых, облепивших его толстые ляжки подштанниках, сидел на берегу хуаза — видимо, переводил дух после очередного нырка. Мутно-зеленая взбаламученная вода хуаза смердила так, что Сергей Петрович не выдержал — закрыл нос и рот носовым платком. Женщины-узбечки в своих серых до пят одеяниях с черными чачванами, закрывавшими их лица, смеялись и что-то выкрикивали, показывая пальцами то на хуаз, то на ныряльщика.
— Кричат, что он не все котлы достал! «Ныряй еще, собака», — кричат! — перевел Рашид Сергею Петровичу требование женщин.
Караев подошел к Ише-Тюри, тот поднял голову с прилипшими ко лбу мокрыми, спутанными волосами, и Сергей Петрович прочел в его затравленных глазах с красными белками мольбу о пощаде.
— Скажите женщинам, чтобы они шли по домам! — приказал Сергей Петрович Рашиду. — Пленный пусть оденется, его надо доставить в штаб полка.
Рашид выполнил приказ.
Женщины в ответ загалдели неодобрительно. Ише-Тюри быстро натянул на мокрый торс грязную сорочку и, радостно схватив шаровары, запрыгал на одной ноге, ловя другой непокорную штанину. И тут на месте происшествия появился «коногон».
— По какому, собственно, праву вы распоряжаетесь в расположении моего эскадрона? — гневно обратился он к Караеву.
Сергей Петрович ответил мягко:
— Но он же пленный, Василий Васильевич. Посмотрите на него. Он еще раз нырнет — и, пожалуй, больше уже не вынырнет!
— Жалеете?!
— Жалость тут ни при чем. Жалеть не надо, но и издеваться над пленными не нужно!
— А ему, значит, можно было издеваться над этими бедными женщинами?!
— Вы меня, очевидно, не понимаете. Или не хотите понять!
— Я вас прекрасно понимаю! Слишком даже прекрасно!.. Пока все котлы не вытянет из хуаза — будет нырять.
— Не будет!..
Лицо «коногона» побагровело. Он подошел к уже успевшему надеть шаровары курбаши и, сжимая правой рукой эфес шашки, приказал:
— Ныряй! Там еще котлы остались!
Ише-Тюри понял, что от него хотят, и отрицательно замотал головой. Показав на свои шаровары, он произнес что-то по-туркменски.
— Говорит, что он уже оделся, — перевел Бородулину его ответ Рашид, — и нырять больше не станет.
— Ничего! — грозно сказал «коногон», — пускай в штанах разок нырнет напоследок!
Толпа, окружавшая хуаз, вдруг расступилась, пропустив двух всадников в шлемах со звездами. Это были командир полка Ладецкий и комиссар Мурузян. Расторопный Рашид принял от них поводья, Ладецкий, коренастый и низкорослый, бывший царский солдат армейского гусарского полка, слез с коня первым и подошел к эскадронным командирам. Они вытянулись, отдали приветствие по форме.
— Что за шум, а драки нет? — весело сказал Ладецкий. — Докладывай ты, Бородулин!
Бородулин доложил.
Ладецкий нахмурился и обратился к Караеву.
— А теперь — вы!
Караев сказал то, что уже говорил Бородулину.
— Ваше решение правильное, товарищ Караев! — сказал командир полка и обернулся к помрачневшему «коногону».
— Вам, товарищ Бородулин, за взятие Заира спасибо от командования, за то, что Ише-Тюри пленили, второе особое спасибо. А за цирк этот со сниманием штанов с пленного курбаши делаю замечание.