— А парня-то на кой чёрт волколаком сделала? Ты уж прости, я просто до слов охочий, поболтать люблю.
Ведьма замахнулась, и когти её прорезали воздух возле его лица. Но он даже не моргнул, всё также заинтересованно оглядывая извивающуюся фигуру. За долгие годы службы в Громовом взводе Ян утратил чувство жалости, особенно к тем, кто из раза в раз становился причиной смерти его товарищей во время охоты. Неважно — человек или нечисть — их жизни ему были одинаково безразличны. На службе его держала вовсе не мораль, — его держали руны, опоясывающие спину нерушимой клятвой. И более ничего.
— Л-любил-а…
— Чего говоришь? — заинтересовано поднял бровь Ян, с удивлением обнаружив тень человечности в глазах умирающей ведьмы.
Она опустилась на снег, ослабшая окончательно, и посмотрела на него тем взглядом, которым приговоренные к смертной казни молили своих палачей о милосердии. Вот только этого самого «милосердия» он ей, к сожалению, обещать не мог.
— Л-люб-била я… Байко. А он отверг, пред-д-ал… — скрипящим голосом отозвалась ведьма. — Пре-еедал…
Тело её вновь пронзило агонией, и она заметалась по снегу, обезумевшая и исступленная, молящая о скорейшей смерти. Чертополох жёг её внутренности, но делал это медленно, причиняя невообразимые страдания. Ян, устало вздохнув, поднялся на ноги. Меч в его руке слабо блеснул в свете выглянувшей луны.
— Так и быть, уважу твою волю.
Глава 2
— Беляй, балда ты окаянная, а ну выходь из хаты! Мы так до вечера снег чистить будем!
— Да иду я, папаня, что ты сразу начинаешь?
Среди жителей Берёзовки бытовало забавное мнение, что название их селу придумали явно по-пьяни. А всё потому, что иначе объяснить было сложно, почему местность, вокруг которой на несколько миль вперёд не виднелось ни единой берёзки, их многоуважаемые предки обозначили именно так. Да и как им, в принципе, в голову пришла идея сунуться в этот край безлюдный и свирепый — тоже никто не знал. Зимой тут было холодно и голодно, а летом — знойно. Но жить приходилось там, где жилось, — а иначе как же? До ближайшего города сутки пути, не меньше! Повезёт, если доедешь, и волки не задерут. А так, может, кто и похуже на душу людскую позарится… Нынче нечисти всякой много было в округе.
И проверять удачу на прочность, конечно, никто не хотел.
Так вот и жили они, на самом краю Пряценского княжества, позабытые и позаброшенные не только собственным князем, но и богами, по всей видимости, тоже.
Самые весёлые времена в Берёзовке наступали в разгар зимы, когда снегом их заметало со всех сторон света. И как не молили они Марену, суровую владычицу холодов и вьюг, сжалиться над их несчастными покосившимися избушками, всё без толку — заваливало так, что откапываться приходилось всё утро. А, бывало, и день. Зато в такие моменты в жителях Берёзовки, обычно хмурых и нерасторопных, просыпалось невиданное для них человеколюбие. Они, сплотившись, как перед тяжкой сечей, шли откапывать своих соседей, с которыми только вчера ругались так, что кумиры на домашних алтарях подпрыгивали от воплей. Не было, как говорится, счастья, да несчастье помогло.
Веселина общего воодушевления, впрочем, не разделяла, а на лопату так и вовсе смотрела презрительно, как на ворога поганого. Но с матушкой спорить было сложно, особенно когда она воинственно замахивалась веником и гнала её из хаты прочь. Нет, матерью плохой она вовсе не была, просто старухе, жившей напротив, никто другой помогать откапываться не хотел. Так уж вышло, что бабулю Светану в Берёзовке не сильно жаловали, уж больно сварливой она была, — доброго слова от неё не дождешься. Бранила всех, от мала до велика, — только никто так в итоге и не понял за что. И Веселина бы плюнула на неё, оставив эту старую озлобленную ведьму доживать свой короткий век под слоем снега, но сердобольная матушка со своим веником выбора ей не оставляла.
— Иду я, маменька, иду. Не бранись только с утра пораньше, — скривившись, брякнула она и сунула в рот недоеденный ломоть хлеба.
Дедушка, расслабленно умостившийся за столом, смотрел на неё из-под нависших белых бровей с весельем в карих глазах. И, когда Веселина с обречённым видом схватилась за лопату, вдруг подал голос:
— А ты ничего не забыла?
Она непонимающе глянула на него, вздёрнув бровь. И вдруг почувствовала, как их дом легонько дрогнул, словно кто-то огромный стукнул по нему кончиками пальцев. Они все испуганно замерли. Наверху послышался скрип и шорох, и кто-то обиженно заколотил по потолку так, что тарелки на полках зазвенели. Веселина встревоженно глянула на мать, которая вдруг суетливо бросилась к погребу.