Заутреню в монастыре служили на рассвете или даже глубокой ночью. Колокол, призывавший на богослужение, звучал так, словно сам только что проснулся, и трезвонил до тех пор, пока не будил последнего монаха в самой дальней келье, затем под сводами монастырского двора слышалось шарканье ног, после чего тишина вновь смыкалась и тонула во тьме.
Кисада поднялся при звуках колокола, открыл узкие ставни: погода все та же, что в прошлые дни, — ни луча не пробивается сквозь густой туман, а ведь всего лишь начало зимы. В темноте он зашлепал босыми ногами по каменному полу, обходя углы массивной кровати и стула, почти на ощупь нашел снятую вечером одежду.
Монахи уже были в церкви, а в мощенном булыжником дворе снова гулко зазвучали шаги: дон Кисада, тяжело ступая, прошел через ворота на большой монастырский двор и направился по тропинке, спускавшейся в Куакос. В тепле постели, которую идальго оставил разобранной, свернулся клубочком серый монастырский кот — он, судя по всему, избрал Кисаду своим хозяином.
В этот час идальго был на тропе единственным пешеходом, он с трудом пробирался среди густых зарослей, хотя изо дня в день проделывал этот путь из монастыря в деревню и обратно. Самой утомительной обязанностью министра двора было ежедневное пополнение императорской кладовой, и если изысканная провизия поступала порой из разных и весьма отдаленных мест (даже из Лисабона), то местным крестьянам приходилось усердно добывать продукты первой необходимости, а дону Луису — каждый раз проверять их и отбирать, прежде чем отправить в монастырь.
Он спокойно шагал через лес, как вдруг ему почудилось впереди какое-то едва приметное движение, он замер, схватился рукой за кинжал, висевший на поясе под плащом. Тишина — шороха листьев и то не слышно. И вдаль не заглянешь — метр-другой, а дальше сплошная стена деревьев; он хотел было окликнуть мелькнувшую тень, но передумал: ведь ни человек, ни животное не могут исчезнуть так скоро и бесшумно. И дон Луис продолжил путь. Ложная тревога, решил он, в тумане часто разыгрывается воображение, смешно даже, как я испугался, прямо похолодел от страха. И все же, несмотря на то что идти было трудно, он невольно ускорил шаг, чтобы скорее миновать лес, и, в самом деле, деревья расступились быстрее, чем всегда, и в молочном свете зари он увидел вольный простор полей.
Впереди в некотором отдалении легкая расплывчатая фигура стремительно двигалась по тропе.
Идальго еще ускорил шаги, поравнявшись с нею, искоса взглянул: это была женщина, причем не крестьянка, а, скорее всего, бродяжка, и не очень-то молодая; длинные волосы, грязные и тусклые, от сырости слиплись, как пакля. Она первая заговорила с ним, спросила равнодушным тоном:
— Ты из монастыря, сеньор?
Дон Луис кивнул.
— А одежда у тебя не монашеская. — Теперь она внимательно смотрела на него.
— Я не монах.
Женщина легко шагала рядом, без всякого усилия поспевая за ним.
— Значит, королю служишь, затворнику в Юсте. — И, словно иные подробности ее уже не интересовали, она отвела взгляд от дона Луиса и отступила на край тропы. Так она по-своему попрощалась с идальго, который продолжил путь в одиночестве.
Тропа привела его на деревенскую площадь, настало время браться за дело: выбрать из того, что предлагали крестьяне, провизию, которая придется по вкусу королю. Особенно он беспокоился о рыбе. Его Величество был большой охотник до речной и озерной рыбы, а запасы Куакоса очень скудны. Под конец его угостили чашкой парного молока, он выпил ее стоя и вскоре пустился в обратный путь. Себе на плечи он взвалил полный бочонок молока, на первый завтрак монарху, а одному из крестьян поручил навьючить всю остальную провизию на мула и доставить через несколько часов в монастырь.
На обратном пути, неподалеку от того места, где расстался с женщиной, он увидел ее распростертой на земле — серое неподвижное пятно на мокрой траве. Дон Луис наклонился, посмотрел: она казалась бездыханной; тогда он с силой встряхнул ее за руку, даже молоко в бочонке булькнуло, и приблизил свое лицо к лицу женщины. Она с трудом приподняла веки и посмотрела на него мутным взглядом.
— Вам плохо? Что случилось? — с тревогой спросил он, пытаясь понять причину ее неподвижности. — Я помогу вам подняться. — Он опустился на колени и обхватил ее за плечи.
— Нет, сеньор, со мной ничего не случилось, как спала, так и буду спать, если ты оставишь меня в покое. — Женщина насмешливо покосилась на дона Луиса, который осторожно приподнял ее и поддерживал почти в сидячем положении. Он тут же ее отпустил, а она, не обращая внимания на смущенно склонившегося над нею человека, повернулась к нему спиной и, словно зверек, опять заснула.