«Прочь все сомнения! В нашем мире сплошного обмана наконец-то верх взяла правда. Пресса и телевидение уже показали это тысячам разуверившихся людей. Али Касам — воистину последний из настоящих факиров, какие еще остались на земле. Али Касам съедает электрические лампочки, словно это вафли, и глотает бритвенные лезвия, как анальгин. Али Касам творит такие удивительные подвиги благодаря вегетарианскому образу жизни, которому он следует не хуже любой лошади. Али Касам — худой, как тростинка, но у него отменное здоровье, и он приносит благодарность уважаемой публике, которая затаив дыхание с восторгом следит за его выступлениями. Дважды в день Али Касам будет глотать на ваших глазах битое стекло и металлические предметы, а затем уйдет со сцены, чтобы передохнуть и поразмышлять о жизни, сидя на табурете, утыканном гвоздями. Мы приглашаем вас вместе со всей семьей посмотреть на Али Касама, последнего настоящего факира, который чудом уцелел в этом мире, где царят шарлатаны и жалкие подражатели. Али Касам будет выступать в вашем городе всего несколько дней, затем он продолжит свой путь, начавшийся с берегов далекой и загадочной Индии, с тем, чтобы обрести истину и покой».
И прости, что напоминаю, но кто как не я нашел такое славное имя, не будь меня рядом, ты бы со своей придумкой насчет «Гран Маурисио» не завернул бы и за угол собственной улицы. Да и тюрбан смастерил тебе опять же я, кто еще, и он получился точь-в-точь как в журнале «Селексионес», так что чтение приносит какую-никакую пользу. А тюрбан получился на славу, как для настоящего султана, — ну правда, друг, разве сравнишь его с этими клейкими полосками, которые накручивают на голове у циркачей.
И если я сейчас все это тебе говорю, то вовсе не из какой-то корысти. Нет! Что сделано, то сделано, чего уж! Просто еще раз хочу напомнить, что без меня ты бы не вышел в артисты и не видать тебе свое имя в газетах. Вспомни лучше, что в цирке тебя под конец сделали уборщиком и ты менял львам опилки, чтобы мочой не воняло. Потому что, когда на самой середине представления тебе вдруг свело руки судорогой, всем стало ясно, что для человека-змеи ты никак не годишься. И кто заметил твою редкостную худобу в те самые минуты, когда ты — весь в резиновом зеленом костюме — дергался и никак не мог вытащить руку из-под затылка? Я, твой друг, кто же еще! Вспомни, как я к тебе бросился и под хохот уважаемой публики и брань нашего импресарио помогал стягивать с тебя этот чертов костюм и говорил: «Знаешь, приятель, если взглянуть на все с хорошей стороны, то по внешности ты самый что ни на есть факир». А ты, бедный, смотрел на меня своими глазищами, как у бычка, которого привели на заклание, и думать не думал, что я тебе уготовлю такое потрясающее будущее.
Кто тебе дал почитать книги Лобсанги Рампы, чтобы ты имел хоть какое-то представление об Индии? Я, твой друг, кто еще!
Кто смолчал, когда ты, не прочитав ни единой страницы, променял эти книги на пару бутылок дрянного вина?
Кто все это стерпел? Опять же я, твой друг!
Вспомни, кто тебе показал, что исхитряются делать матросы с торговых судов, чтобы жевать стекла до тех пор, пока они не перемелются в белый порошок, и как прячут их под языком. И не я ли раздобыл пузырьки с краской, которые так называемые маги держат в шляпе, когда показывают фокус с сырыми яйцами, и вспомни-ка, кто не пожалел денег на бутылки самого крепкого спирта, что идет на выделку кожи, и все для того, чтобы десны у тебя стали совсем сухими и твердыми, как камень. Поройся в памяти, милый, и скажи, не я ли научил тебя просовывать бритвенные лезвия меж зубов, тихонечко, очень медленно, не касаясь десен, чтобы затем, двигая языком, разламывать их пополам. И не забывай, сколько моих денег ухлопано на ампулы для заморозки! Ведь без уколов ты бы и думать не смел о номере, где протыкают острыми булавками руки. И дело не в том, что я имел от тебя какие-то деньги, дорогой, мы же как братья, ну правда! Одного хочу: чтобы ни ты сам, ни кто другой не говорили, что вовсе не я был тебе самым лучшим другом в жизни. Я был настоящим другом, который тебя вылепил, взял за руку и повел по дорогам таких успехов, что ты пьянел от одних аплодисментов. Стало быть, мой милый, именно я, сделавший из тебя артиста, и есть твой самый настоящий друг.
Но ты, дорогой — и уж прости, что говорю это сейчас, при таких страшных обстоятельствах, таких нелепых, — всегда был упрямым, хуже осла. Сколько раз я тебе говорил: «Друг, талант талантом, но человеку надо знать, где край». Только говорить с тобой становилось все труднее и труднее, сейчас я понимаю — у тебя от славы крыша поехала.