Он был колдуном, но, как и все, родился в человеческой семье. Его отец был принцем-наследником, а мать царицей, чье иссохшее тело в момент смерти обратилось в хрупкую волчицу. Он был черноморцем, воспитанным магами в вере в Уритрея и великого Нопсидона, но юношей покинул родную страну, поклявшись не возвращаться без заветной жидкости, живой воды, что избавила бы его народ от проклятия ведьмы, обрекшего всех на послежизненное обращение в зверя. Он был изгнанником, был рабом, был возлюбленным и верным другом. Но теперь он был всего лишь государем морийским, и от этого сердце порой сжималось, и тошнота подступала к горлу, ибо грядущая вечность не обещала новых статусов, она готовилась забрать и оставшиеся роли, и несбывшиеся мечты.
История последних десятилетий его жизни была столь яркой и насыщенной, что мысли разбегались от недоумения – как же все так удачно сложилось?! Но на то воля колдуна, его желания и мысли сбывались - хотя знал ли колдун, к чему воистину стремился? Царевич Ортек всегда знал. Государь же морийский считал, что желает процветания своему народу. Но помимо цели чародею нужны средства, и на вопрос как исполнить задуманное ответ был готов не всегда.
Как быстро он понял, что в поисках живой воды обрел неожиданный дар или проклятие – воды мертвого озера одарили его колдовскими чарами, юностью и долгой жизнью. Он знал, что не каждому было суждено возродиться в том водоеме, неподвижные тела многих всплывали в его памяти в том путешествии к границам смерти, к царству богов. Познать свои силы и способности Ортеку довелось на трудной дороге домой. Путники брели по дремучему осеннему лесу, ожидая каждый день, что заметят знакомые следы, пеньки, пепел затушенных костров на прежних стоянках. Но лес не водил их кругами, он расступился и указал скитальцам звериные тропы, уходившие на север. Они перешли невысокие пики Рудных гор и повернули на запад к морским берегам. Добравшись к началу зимы до владений колдунов в Великом лесу, друзья уже догадались, что одному из них придется многому научиться в этих местах, оставленных около полугода назад. Он уже вернул себе прежний вид, его волосы, которые в одно мгновение обрели свет солнца, вновь потемнели.
В Деревне любой страждущий находил покой и помощь. Ортек был принят в среду колдунов, за которыми он лишь с любопытством и презрением подглядывал минувшей весной во время занятий с чародеями юной ведьмочки Марго. Ортек вместе с Дугласом и Оквинде поселились в одинокой избушке недалеко от Деревни и коротали длинные ночи и зимние дни в размеренном быте хозяйской жизни. Их путь был завершен, они потеряли друзей и еще не ведали, что обрели взамен. Дуглас вновь попал под пристальные взгляды Агрионы и прочих незнакомых колдунов, появившихся за время отсутствия искателей живой воды в Деревне. Рудокоп полностью исцелился, его руки и спина вернули себе здоровый вид, а на лице появился пушок первой бороды. Вин замкнулся в себе и не раз порывался тронуться на юг в Морию к морским берегам. Ортек же осваивал азы колдовства.
Глава Деревни, колдун Молох, поддерживал переписку с Алмаагом. Он сообщил своему давнему другу Элбету ла Ронэт, который во время проживания царевича во дворце деда стал близким человеком и для него самого, о завершении похода юного черноморца и его друзей на восток. Молох с радостью и большим удовольствием подтверждал, что живая вода существует, она надежно охраняется богами, а ныне, слава Морю, навеки попала под запрет номов и будет доступной лишь немногим избранным. Безусловно, эти новости были самыми желанными для колдунов, ибо их участь с возвращением живой воды морийскому народу могла быть поставлена под смертельную угрозу.
Ответные вести, пришедшие из Алмаага в Деревню, были не столь восторженными, хотя Молох обрадовался им несказанно. Элбет писал, что государь был совсем плох и последнюю неделю не вставал с постели, почти потерял голос, не выходил из забытья. Алмаагский колдун требовал срочного приезда в столицу черноморского царевича, ибо последние месяцы Дарвин II постоянно вспоминал своего внука. Сборы в дальнюю дорогу не затягивались. Ортек вместе с Вином тронулись на юг в Горест, снабженные письмами и монетами. Уже тогда черноморец догадывался, что его ожидало в столице, уже тогда Молох и другие колдуны с надеждой взирали на возможного наследника морийского престола, одновременно при этом предостерегая его от раскрытия другим тайны своих чародейственных способностей. Колдун на престоле мог защитить таких же как он, наделенных силами и вечностью, но, раскрыв свои козыри преждевременно, он мог никогда не занять это высокое место и скатиться, как и другие чародеи, в яму неизвестности и забвения, а может быть сразу на полыхающий костер.
Оставив Дугласа на севере, где рудокоп намеревался осмотреться и обустроиться на побережье Великого моря у лесовиков, подальше от морийских земель, черноморский царевич и релийский граф возвратились в Алмааг. За прошедший год столица государства совсем не изменилась: то же бледно-серое небо, мелкий дождь, шумные мостовые, кипевшие торговцами и иноземцами улицы. Ортек не замедлил послать весточку Элбету о своем приезде, и путешественники были приняты в апартаментах колдуна во дворце, хотя при этом старались всеми силами сохранять в секрете свое появление в государевых палатах.
Дарвин II, который уже разменял при жизни восьмой десяток лет, выглядел как прозрачная статуя из мрамора с седыми длинными волосами и бородой. Элбет провел Ортека к деду потайными ходами, но встреча государя со своим внуком и наследником была короткой и молчаливой. Старик лишь слегка приоткрыл морщинистые веки, сквозь редкие ресницы поглядел на юношу и попытался пожать его руку, которой черноморец ласково дотронулся до сморщенной ладони больного. Дарвин пробыл в сознании еще несколько недель и с приходом весны ушел в царство бога Моря. Его погребальный костер соорудили на площади столицы Малой Мории, а прах развеяли над родным для государя островом, с его самого высокого мыса, выступавшего в Великое море, откуда по преданиям юная Аллиин, дочь Алмааг, высматривала берега материка, стремясь попасть в земли, где обитал её суженный, приходивший к ней во сне.
В траурные дни в Алмааг прибыли главы всех государств и провинций Мории. Надлежало представить нового государя и провести соответствующие религиозные церемонии по возведению его на престол. По традиции морян, титул главы морийского государства переходил к здравствовавшему принцу-наследнику, то есть к старшему в роду по наследственной линии. У одра умиравшего государя стояли его младший сын Гравин и внук, сын первенца Релия, Ортензий. Гравин, до того более восьми месяцев обитавший в далийской столице Оклин, приехал на остров лишь, когда до дворян дошли вести о том, что государь при смерти. Он и его супруга Авиа получили достойный прием в среде далийцев, которым раздавали обещания об уступках и льготах, о подавлении восстаний крестьян, к лету вспыхнувших в Амане с новой силой и в итоге оставивших юг Мории почти без зерна и вина. Однако алмаагцы смотрели на своего принца-наследника с явным сочувствием и сожалением, ибо за два с лишним десятилетия его бравых подвигов и деяний в памяти народа остались лишь картины пышных дворянских празднеств, во главе которых всегда был наследник, да неудачный поход в Рустанад для устранения межевых претензий русов к тонам, в результате которого все южане увеличили свои права в морской торговле. Совсем другое дело обстояло с молодым черноморским царевичем, изгнанником, который отправился за горы в поисках живой воды. Об этом странствии в городе уже слагали песни и поэмы, храбрец вызывал уважение и любовь, как у простого люда, так и у знати, и немалую роль в этом сыграл советник государя, колдун.
На совете, собранном после прощания с Дарвином II, первое слово принадлежало близкому другу и помощнику скончавшегося государя графу Элбету ла Ронэт. Граф представил пред очами собравшихся правителей морийских провинций закон, подписанный Дарвином более года назад, в котором принцем-наследником объявлялся его внук Ортензий, и все права на престол переходили к этому молодому принцу. Никогда прежде наследование не определялось документом, подписанным государем, но воля властителя морийских земель всегда была непрекословна. Известие удивило многих, но открыто выразить свое недовольство отважился лишь Гравин, поддержанный далийской стороной. Сын Дарвина II объявил представленный документ подделкой, обвинил Элбета в сговоре с черноморским оборотнем и в скверном влиянии на своего отца. Он открыто бросил вызов алмаагцам и в ту же минуту, призывая в свидетели творившейся несправедливости Море и Тайру, скрылся из роскошного зала дворца, где собрались представители всех тринадцати морийских государств, хотя не все их них обладали особыми полномочиями и правами.