Идут, переговариваются, вроде и вины особой нет, а как сейчас Тимофею с Яковом в глаза глянуть, как рассказать… Глядь — а возле избы, третьей по правой стороне, ежели к лесу спиной поворотиться, дружки стоят. Один в воротах, трое — по каждой стороне. И не заметили, что они в лес за всеми не побежали. Оно и понятно, где положено стоять, там и стоят. Да только странно это показалось… Принялись расспрашивать — молчат. Пробовали в окна заглядывать, во двор пробраться — не пущают. Все честь по чести. А только какая там честь, коли в избе не звука, и ни огонька в окошках не светится? И Тимофей с Яковом — каждый в своем доме схоронился со всем семейством, ворота на запор, и не выходят, сколько ни звали.
Так и разошлись, не солоно хлебавши. Ночь не спали; гудела деревушка, ровно улей потревоженный, те, которые посмелее, все к избе, которую молодым отвели, подобраться пытались. Да только все без толку. Ни звука, ни огонька. А кого удача не шибко жалует, тем и по шее досталось от дружек. Им — есть ли кто в избе, нет ли никого — обычаем положено охранять. Вот и охраняли.
Как ни старались досужие дознаватели, так ничего и не выведали. А утром, солнышко еще не выглянуло, — словно по волшебству, — во дворе той самой избы, третьей по правой стороне, ежели к лесу спиной поворотиться, столы накрытые показались, расписными скатертями накрытые. Возле столов — лавки узорчатые. А на скатертях — чего только не было: тут тебе и хлеб, и студень, и пироги, и птица, и пара кабанов, и ягоды, и головы сахарные, и квас, и меды красные да белые…
Сами молодые встречали приходящих односельчан земными поклонами, приглашали к столам. Оторопь поначалу охватывала гостей, а затем, посмеявшись розыгрышу и укорив себя в душе за легковерие, бежали быстрее домой за подарками молодым, после чего, возвратившись, возвращали поклон, вручали дары, желали, кто как может, счастливой безбедной жизни, и чинно проходили к столу, где, встретив таких же поначалу ошеломленных сельчан, пускались было в разговоры, но затем, мало-помалу, начинали воздавать должное обильному угощению.
Три дня гуляли свадьбу, но всему, даже самому хорошему, рано или поздно приходит конец. Зима скоро, успеть надо подготовиться к встрече первых холодов, а там и Мороз Иванович в гости пожалует. Перво-наперво орудия пахотные в порядок привести и в сарай до весны спрятать; сруб да крышу поправить, коли надобно; с огородов все убрать, хмель заготовить, — сколько всех работ, не перечислить… Жизнь вошла в привычное русло.
Прошло время, поутихли разговоры о свадьбе, — и то сказать, не первая причуда случилась, и, наверное, не последняя, не век же ее теперь поминать, — истек положенный срок, и появился на свет у Ивана Тимофеевича и Ефросиньи Яковлевны первенец. Рады были родители, пуще же радовались Тимофей с Яковом: вот и породнились они по-настоящему, есть теперь, кому род каждого продолжить. Думали да гадали, как назвать, до хрипоты спорили, а только назвали, как Иван решил: Илюшенькой. Может, не сам решил, может, тут за Ефросиньей последнее слово было — разве ж это важно? Важно то, что еще один человечек на Руси народился — Илья свет Иванович.
Лицом больше в маму, а крепыш — это, конечно, от папы. Лежит себе в люльке, агукает, сверкает глазенками, иногда криком заходится — обычный ребенок, каких много. Знать бы наперед, что тебе судьбою уготовано…
Это только в сказках говорится: растет ребенок не по дням, а по часам. В жизни-то оно иначе выходит. Ну да не о том речь. Рос-подрастал Илюшенька, день за днем, весна за весною. В свое время зубки прорезались, в свое время ползать начал, в свое время — ходить. Бегать, озоровать, помогать потихоньку отцу с матерью. Одно печалило Ивана и Ефросинью: не довелось им более счастья родительского изведать. Потому и любили сына своего по-особому, однако ж не до того, чтобы до всепрощения. Довелось и Илюше узнать, что такое розга…
Десять лет с той поры минуло. Любуются — не налюбуются подрастающим сыном родители, да и у Тимофея с Яковом, не смотря на то, что не последним внуком был, ходил любимчиком. Как ни старались они ко всем относиться одинаково, а все-таки и в лес, борти обирать, и на реку чаще прочих с собою брали. Только в возрасте таком все меньше времени на шалости оставалось — начал его отец к труду земледельческому приучать, хозяйствовать. Ну, да то мальчику не в тягость было, наоборот, — пусть и нехитрые пока задания даются, — а не просто так, по делу, кое в чем со взрослыми наравне.