Махнул на него Илья рукой, к разбойничкам повернулся.
- Слыхали, что сказано было? К народу, на суд отведу. Али непонятливые?
Хотел еще что-то добавить, а тут голос раздался.
- Погодь, Илья, на суд вести. Может, по-иному сговоримся...
Повернулся Илья в ту сторону, а там... Понятно, кто там. Хозяин объявился. Смурной весь, на пень замшелый похожий.
- Слыхал я, - говорит, - о чем речи велись. Потому, предложение есть. Сам видал, какой лес у меня - дремучий да запущенный. За всем не уследишь, да и рук мало. Не веди их на суд, мне отдай. Работниками у меня послужат, пока век их не придет.
Молчит Илья, соображает. Оно, конечно, разбойники, но с другой стороны, как же: вот так запросто в неволю отдать?
А хозяин ровно читает, что внутри у Ильи творится.
- Думаешь, сокровища свои они лаской да уговорами добывали? А на суде за такое, сам знаешь, что народ приговорит... Молодого, вон того, что отдельно стоит, с собой забирай, отдаю, нет на нем вины тяжкой. И еще денег дам, на кузню и мельницу. Чистых денег. То золото-серебро, что у сельчан твоих отняли, - кровь на нем, оттого и цвет подобающий имеет. Его себе оставлю.
- А с атаманом как быть? - Илья спрашивает.
- Сам свою долю выбрал, в ворона переметнулся. Пущай вороном до веку и летает.
Думает Илья, молчит.
- В гостях, Илья, воля не своя. Слово мое сказано, и другого не будет. Не желаешь уговор держать, как знаешь. Недосуг мне с тобой.
- Сам сказал, не своя воля, - буркнул Илья. - Считай, сговорились.
- Там, на телеге, мешок с гривнами. Дорогу сам найдешь. Недалеко тут. Коли ума хватит...
Сказал, и исчез. И разбойники пропали, и ворон. Один молодой остался.
- Чего встал? - Илья ему. - Иди, запрягай лошадей. На дорогу выберемся, а там уж и поглядим, что да как.
Поосмотрелся, нет ли чего, тоже к телегам направился. Запрягли. Илья мешок достал, развязал, достал несколько гривен, на руке взвесил - полновесны ли, не обманул ли хозяин. Знал, что не обманет, а для порядку надобно.
- На первую садись, - сказал разбойнику. - Бери вожжи, правь. Я за тобой править стану. Дорогу-то знаешь?
- Откуда ж мне знать? - угрюмо отвечал тот. Он прежде, пока запрягали, слова не вымолвил. Так и молчал с той поры, как Илья на становище вышел. - Нас атаман вел. Перед ним и деревья расступались.
- Так уж и расступались? - не поверил Илья.
- А вот так и расступались. Сам гляди. Куда здесь подаваться?
Это он верно сказал. Деревья не то чтобы одно возле другого растут, но и не так, чтобы телеге свободно пройти. Глаза поднял, нет ли векши поблизости? Нету. Знать, самим выбираться придется.
- Тебя звать-то как?
- Просом.
- Это что ж за имя-то такое странное? Али прозвище?
- Уж какое есть.
- Со мной пойдешь, или улепетнуть думаешь?
- Там видно будет.
- Ну, добро. Тогда так сделаем. Я впереди пойду, что да как смотреть, чистить, где надобно. А как знак подам - ко мне езжай. Понял?
Просто не ответил. Кивнул, и взгромоздился на телегу, подобрав вожжи.
Сколько помнил Илья, от той поляны, что возле дороги, до становища разбойничьего, недалеко было. Оно, хоть морок и сбивал с толку, а помнилось ясно. И хозяин то же сказал. Только до вечера, как ни бились, - Просо помогал и стволы в сторону оттаскивать, и пни корчевать, - не вышли к дороге. Развели костер, повечеряли, чем довелось, уговорились, как стражу ночную держать будут.
Илье первому спать выпало. Растянулся под деревом, булава в правой руке, левая - под голову. Даже и не подумалось: разбойник ведь рядом, мешок с гривнами... Мало ли, что в голову придти может?.. А почему не подумалось? Потому - пока к дороге пробивались, присматривался он к парню. Работящий, понятливый, незлобивый - что ж за тропинка его к людям лихим завела? Хотел было напрямки спросить - не случилось; да и не больно-то он разговорчив оказался.
И снова: то ли сон, то ли явь. Вон он, Просо-то, у огня сидит, наклонил голову, думает о своем, иногда ветку возьмет, пошевелит. И не видит, как мимо него, прямо к Илья, девка давешняя идет. Как и прежде - улыбается, а глаза невеселые.
- Что, богатырь, - спрашивает, - помогла я тебе? Сдержала слово? Настал твой черед слово держать.
Правду сказать, об этом Илья уже как-то и подзабыл.
- Ну, чего тебе? - буркнул. - Я от своего слова не отпираюсь. Чего они там у тебя забрали? Только имей в виду, если побрякушки какие из-под заговора с кровью добывать надобно, это не по мне. Я тебе другие куплю, лучше прежних будут. Какие скажешь, такие и куплю.
- Да что ты, Илья, какие побрякушки? Не нужно мне никакого злата-серебра. Не мое это. О товарище твоем речь шла...
- О каком-таком товарище? - Илья и понял-то не сразу, а как понял, разом вскочил, ажно задохнулся. - Да ты... Да ты как... Чтобы я, живого человека...
- Говорила я тебе: свое вернуть. Али забыл?
- Какой он тебе свой? Уморить задумала? И думать забудь!..
- Слово нерушимое тобой дадено было, Илья.
- Обманом то слово выманено, нет ему силы. Прочь ступай. Еще раз повторяю: и думать забудь. Не бывать такому, чтобы человек человека... этакой-то отдал.
- Есть ли сила, нет ли, - не тебе судить. Прочь гонишь? Что ж, будь по-твоему. Только смотри, Илья, как бы обратно звать не пришлось. Не выйти тебе из леса, покуда слово свое не исполнишь.
Повернулась, и пошла себе. Только ленточка цветная в косе русой мелькнула.
А Илья проснулся. Поворочался немного, снова заснуть попытался - да какой уж тут сон! Поднялся, к костру подошел, присел с другой стороны, напротив Проса, на огонь уставился. Вот ведь незадача какая вышла. Что ж теперь, до веку по лесу этому блуждать? Сказала ведь - не выпустит. Но и отдать то, что просит - не по-людски это.
Сидит Илья, то на костер посмотрит, то, сам того не замечая, на Проса. Тот же по-своему понял.
- Что, не спится? - усмехнулся. - Да ты не бойся, я ж слово дал, пока на дорогу не выйдем, не утекну.
Что ж ты, окаянный, по-иному сказать не мог? Слово он дал. Что мне из твоего слова - щи варить?
- Ты как в разбойниках-то оказался? - спросил.
- От доли лучшей бежал, - усмехнулся тот. - Что, не веришь? И правильно делаешь. От добра - добра не ищут. В городе я обретался, у кузнеца в подмастерьях... ("У кузнеца!.. Ах же ты, хозяин, хозяин!") Он меня, казалось, против прочих отличал, едва не вместо сына держал. Дочь обещал, что минет время - вместе работать будем... А как посватался один, из именитых, так он разом все и позабыл. И дочь ему отдал, и... В общем, подпустил я ему красного петуха, да и подался, куда глаза глядят.
- Пригожая, девка-то? - спросил Илья, не зная, что еще сказать. - Звали-то как?
- Не то слово... Заряной звали.
- Красивое имя...
- А ты чего за разбойниками погнался? Слыхал я, золото-серебро они у сельчан твоих отняли?..
Чего ж таиться? Рассказал ему Илья, как дело было. Про жизнь их нехитрую, про кузню, про мельницу. Про хозяина, однако ж, не стал; про хворость свою былую, и про странников тоже умолчал. Слово за слово, и Просо разговорился. Так и проболтали почти до света, не хуже баб. Угомонились потом, да оба разом и заснули.
Проснулись поздно, и снова, как накануне, валежины растаскивать, пни отбрасывать, шаг за шагом к дороге пробиваться. А ее все нет и нет. Сколько раз Илья Просо вперед посылал, посмотреть, правильно ли идут, столько раз тот ни с чем возвращался. Вроде и не заблудились, а вроде кажется, будто по кругу ходят, а те помехи, что в стороны пораскидали, на прежних местах оказываются. Удивляется Просо, по лицу видно, однако ж помалкивает. Илью же за живое взяло. Упрямство природное взыграло. Надо будет - весь лес повыкорчую, а живого человека на поругание не отдам.
День прошел, другой. Они уж и кричать начали, только все без толку. Кабанчик, что Илья завалил, кончился. А на одних кореньях долго не протянешь. Потемнело лицо Ильи, знает, в чем причина, однако ж молчит. На авось надеется. И пронадеялся...