А в палубе, после обыска, долго помалкивали матросы. И ходили, как барахольщики, подбирая свое белье и койки. Но вот откинулся люк и сверху спросили - тихонько:
- Эй, хлопанцы! У вас дым без огня был?
- С огоньком... Шурка Перстнев погорел. А у вас?
- Нашли... револьвер.
- У кого?
- Успели в рундук со швабрами кинуть. Чей - не дознались.
Итак, обыск был проведен только в двух палубах - носовом плутонге и кочегарном кубрике. Павлухин плотно увязал свою койку, вскинул на плечо, чтобы вынести наверх и поставить до вечера в сетки. Сказал он матросам, уже с трапа, так:
- Хорошая была побудка, день прямо табельный... Только знайте, это еще не обыск. Так не обыскивают! И потому еще раз говорю тем, у кого башка вихляется: если имеешь что - убери...
Рядом с ним ставил свою койку Шурка Перстнев, тихонький.
- Ух, и дал бы я тебе в ухо... - сказал Павлухин.
- За что?
- А так, чтобы тень на плетень не наводил. Себя гробишь - это плевать, твое дело, но вот ребят мутишь...
- Каждый за себя, - огрызнулся Шурка.
- Ври! - ответил Павлухин. - А где... список?
- Отстань, чего привязался? Говорю тебе - печатают...
На молитве плохо служил в это утро отец Антоний. Плохо пели и певчие из добровольно верующих. Скверно ели матросы. Потом всех развели по работам. Однако разговаривать с французскими рабочими матросам запретили: мало ли еще какая зараза с языка на язык перескочит? И сразу же, именно с этого дня, между бортом русского крейсера и берегом Франции прошла глубокая трещина: французы стали косо посматривать на "немецких агентов"...
Зайдет аскольдовец в кабачок и попросит, бывало, пива.
- Ступай к немцам своим! - кричит на него трактирщица. - Мы не боши, чтобы пивом надуваться. Пусть тебе сам кайзер нальет.
- Тогда... вина. Прошу, мадам.
- Еще чего захотел! Дай тебе вина, так мне потом по миру идти надо... Знаем мы, как вы, русские, вино пьете...
Да, неуютно стало в Тулоне.
* * *
Над люком раскорякою, словно краб, встал рассыльный с вахты, высвистал руладу "Внимание все" и позвал:
- Павлухин!
- Есть, - отозвался голос из глуби крейсера.
- В писарскую тебя... Чтобы - пулей!
В писарскую добром не вызывают, и Павлухин мысленно перебрал в памяти: все ли было в порядке за последнее время? Кажется, все. Он направился в нос крейсера, конечно же бегом, как и положено матросу, ибо ходить не имеешь права. Хоть гуляешь, хоть в гальюн тебе надо - все равно, матрос, сверкай пятками.
В большой светлой каюте над верхним деком стучал "Ремингтон ". Старший писарь, не оборачиваясь, тыкал пальцами в клавиши.
- Явился? Ну, с тебя бутылку.
- За что калым дерешь?
- С унтером тебя. Сейчас, вот видишь, печатаю на подпись командиру... Неужто не поставишь?
- Поставлю.
- Дуй в буфет.
- Дую...
Павлухин покрутился возле иллюминаторов буфетной:
- Эй, Васька! Бутылку свистни, потом расквитаемся... Аскольдовский "базиль" был малый опытный: с того и жил, что воровал. Огляделся - нет ли кого вокруг, и скоро за пазухой Павлухина лежала, бутылка. Вернулся гальванер с нею в писарскую, сказал весело:
- Давай штопор.
- Штопор тебе еще! - И писарь вышиб пробку ладонью. - Задрай двери на резину... Драболызнем, гори оно все к черту!
Драболызнули, и Павлухин вышел уже унтер-офицером.
Глянул под полубаком на часы: было время курнуть.
Самокин сказал ему:
- Стало неспокойно. Будем отныне встречаться через день. Если что - я сам найду тебя... Кстати, сегодня я шифровал телеграмму "Ваньки с барышней". О наших делишках.
- И что там за делишки у нас?
- Да неважные. Шкура - Ряполов...
- Штрадалец-то? Он мне с первого раза не приглянулся. На кой ляд, спрашивается, итальянцам сажать нашего брата, русского? Конечно, дело тут грязное... Стащил что-нибудь, а выдает себя за "штрадальца".
- Что с Левкой-то? - поинтересовался Самокин.
- Да куда-то провалился. Раньше все жрать ходил. Видать, в легионе его только марши играют. А жрать на сторону бегают.
- Придет, - сказал Самокин, озираясь. - Вон Труха сюда сыпет. Гаси и отваливай. Я с этим ананасником. один на один побеседую...
- А тебя с контрами? - спросил боцман Труш, намекнув на получение "контриков".
- Так точно. Унтер-офицер первой.
- Махнул, брат! Ну, с поздравкой тебя, Павлухин, - сказал Власий Труш, искренне пожимая руку бравого гальванера. - В нашем полку, как говорится, прибыло... Ну-ка, дыхни!
Труш понюхал - чем пахнет изо рта Павлухина.
- Все правильно, - сделал вывод. - Надо еще не так выпить. А так, чтобы тебя четыре человека посередке улицы тащили... В люди человек вышел! Надо, чтоб на всю жисть память осталась! А умирать будешь - приятно вспомнить...
Виндинг-Гарин появился через несколько дней. Болтался по крейсеру до вечера. Он был симпатичный парень - легко находил общий язык с матросами и даже с офицерами. Лейтенант Корнилов видел в нем что-то байроновское.
Вечером, когда офицеры ужинали в кают-компании, Левка появился в коридоре салона. Тихими шагами подкрался к дверям командирского помещения.. Достал из-за пазухи конверт, который ему надо было просунуть под самую дверь Иванова-6. Но солдат Иностранного легиона не учел одного обстоятельства. Корабль - это тебе не изба, где взял да и протиснул письмишко под двери. Нет. Двери на крейсере водонепроницаемы, и высокий, подбитый резиной комингс в салоне мешал Левкиному замыслу: этот комингс плотно закрывал все щели.
В раздумье Левка обернулся и... чуть не вскрикнул.
В другом конце коридора, под яркой дощечкой с надписью: "Стой - не входи", высился жилистый кондуктор с острыми старомодными усами и пронзительно наблюдал за Левкой.
- А командира - что, разве нету? - спросил Левка. Кондуктор - ни звука в ответ. Только смотрел. Но, чтобы выйти отсюда, никак не миновать этого господина в полуофицерском мундире. Еще даст раза по башке... Черт его знает, что он там про себя думает? Может, за вора принял?
Было боязно, но делать нечего. Левка как-то сразу сгорбился, медленно ступая по коврам. А на повороте вскрикнул: "Ой!" Это кондуктор взял его за ворот в жуткой хватке, довел до выхода и ударом под зад выкинул на палубу...
- Где же Левка? - говорили матросы несколько дней спустя. - Чего-то Левки давно не видно?..
Получив пинкаря с крейсера, Виндинг-Гарин понял, что он разоблачен, и отправил свое письмо по почте. Иванов-6 получил его на пятый день после обыска двух командных палуб - носового плутонга и кочегарной.
* * *
Федерсона задержал у тамбура люка доктор Анапов:
- Гарольд Карлович, куда вы несете водомерную трубку?
- Каперанг просил занести.
- Вот заодно он просил у меня шпадель... Прихватите!
В одной руке - трубка из толстого стекла, в другой - хирургический шпадель. С таким снаряжением старший лейтенант Федерсон заявился в салон командира. Иванов-6 стоял возле стола, зажав, в загорелых руках глотку своего любимого удава.
- Принесли? - спросил он. - Весьма благодарен...
На развернутой газете лежали горками мелко крошенное сырое мясо, лук, фрукты. Иванов-6 попросил механика, чтобы он натискал эту смесь в водомерную трубку - поплотнее.
- Я вызвал вас вот по какому поводу. Сегодня мне доставили по почте письмо от одного русского подданного, живущего во Франции... От некоего Льва Виндинга-Гарина.
Шпаделем каперанг начинает раздвигать челюсти удава, и пасть рептилии отвратительна, словно клоака. Взяв трубку с едой, каперанг осторожно вводит ее по глотке удава прямо в желудок. При этом он спокойно продолжает беседу.
- Конечно, - говорил Иванов-6, - после доноса штрафного матроса Ряполова этот Виндинг-Гарин ничего нового сообщить не может. Но... Помогите мне, Гарольд Карлович!
Федерсон охотно вскакивает, сказав при этом:
- Я могу привлечь к пособничеству нам еще и Пивинского.