Другая у меня была славная, добренькая старушенція — Луиза Егоровна, вѣчно всего боявшаяся, особенно т. н. „Лейденской электрической банки” — самодЬльщины моихъ старшихъ братьевъ, терроризировавшихъ бѣдную старуху прикосновеніемъ къ ней этой банки, да еще изподтишка...
Послѣднимъ моимъ гувернеромъ до поступленія въ гимназію (1878 г.) былъ Борисъ Борисовичъ Шпехтъ, изъ балтійскихъ нѣмцевъ, пожилой, средняго роста, полный, съ большой лысой головой и краснымъ мясистымъ рябоватымъ лицомъ. Несмотря на всю непривлекательность его внѣшности, Борисъ Борисовичъ вселилъ къ себѣ общую симпатію всѣхъ лицъ, такъ или иначе соприкасавшихся съ нимъ.
Умный, ровный, спокойный, страстный любитель природы и дѣтей, Шпехтъ былъ очень начитаннымъ натуралистомъ и прекраснымъ педагогомъ-воспитателемъ. Онъ былъ приглашенъ въ нашъ домъ лишь благодаря исключительнымъ рекомендаціямъ. И въ самомъ дѣлѣ, отецъ не ошибся — лучшаго человѣка трудно было найти!
Начать съ того, что Борисъ Борисовичъ былъ первый, который заговорилъ со мной душевнымъ, искренне-любящимъ языкомъ, заставивъ, незамѣтно для меня самого, открыть ему мою юную душу и сокровенныя дѣтскія мысли. До сихъ поръ ловлю я себя на воспоминаніи, съ какой любовью и охотой прислушивался я къ повѣствованіямъ милѣйшаго и умнаго моего воспитателя о всемъ томъ, что принято называть „окружающей насъ природой”. На все, бывало, Борисъ Борисовичъ умѣлъ обращать мое вниманіе при совмѣстныхъ нашихъ ежедневныхъ прогулкахъ — все живое, летало-ли оно, ползало-ли или цвѣло — все находило откликъ у почтеннаго натуралиста. Жизнь при немъ изо-дня въ день для меня становилась осмысленнѣе, интереснѣе, а съ этимъ явственнѣе казалась мнѣ и сила Небеснаго Творца вселенной и самая вѣра въ Него.
За первый же годъ пребыванія у насъ, комната Шпехта превратилась въ настоящій маленькій музей: на полкахъ, на стѣнахъ, всюду въ идеальномъ порядкѣ, красовались коллекціи всевозможныхъ бабочекъ, жуковъ, кузнечиковъ и пр.; лежали груды папокъ съ заложенными листьями, цвѣтами; стояло множество стеклянныхъ банокъ, заполненныхъ разными червями, съ цѣлью наблюденія за превращеніемъ ихъ въ куколки и бабочки и т. п. Къ 8 годамъ я уже умѣлъ самъ расправлять бабочекъ и другихъ насѣкомыхъ, запоминая ихъ латинскія названія, до сихъ поръ сидящія въ моей памяти.
При всемъ этомъ, Борисъ Борисовичъ любилъ во всемъ опредѣленную систему и порядокъ. Своимъ примѣромъ, своими доказательными совѣтами и, наконецъ, совмѣстными своими со мной поступками и дѣйствіями, Борисъ Борисовичъ заложилъ во мнѣ на всю жизнь страстную любовь къ природѣ* въ широкомъ смыслѣ этого слова, ко всему „натуральному”, природному, а, слѣдовательно, и правдивому, и къ тому порядку, о которомъ Франклинъ еще высказался: „l’ordre а trois avantages: il soulage la memoire, il menage Ie temps, il conserve Ies choses”.
Борисъ Борисовичъ велъ жизнь удивительно чистую и совершенно трезвую; вина онъ не признавалъ, но зато чай мой милый гувернеръ такъ любилъ, что готовъ былъ пить его во всякое время и въ большомъ количествѣ.
Популярность его была велика среди даже деревенскаго нашего люда, часто обращавшагося къ нему за медицинскимъ совѣтомъ, само собой, въ случаяхъ срочныхъ и требовавшихъ немедленной помощи.
9
Благодаря постоянному общенію съ нѣмцами, я совершенно почти отсталъ отъ своего родного языка, такъ что передъ поступленіемъ моимъ въ военную гимназію, я вынужденъ былъ нѣсколько мѣсяцевъ спеціально подготавливаться по русскому языку, которымъ плохо владѣлъ и на которомъ еще хуже писалъ. Со мною занимался по просьбѣ отца Инспекторъ военной гимназіи полковникъ Егоръ Ивановичъ Ельчаниновъ и одновременно репетировалъ братъ Николай. Удалось быстро усвоить родную рѣчь, тѣмъ болѣе, что тогда же пришлось разстаться съ своимъ любимымъ Борисомъ Борисовичемъ и дома говорить по-русски.
Благодаря занятіямъ съ Ельчаниновымъ, я сошелся съ его семьей и его двумя сыновьями моими сверстниками — Андреемъ и Егоромъ; съ первымъ изъ нихъ я одновременно поступилъ въ 1878 г. въ первый классъ Симбирской военной гимназіи и мы вмѣстѣ просидѣли до III-го класса. Семью Ельчаниновыхъ я очень любилъ и всегда ихъ вспоминаю съ добрымъ чувствомъ и признательностью.
Въ описываемое время 1877 — 1878 г.г., наряду съ остальной Россіей, всѣ мы, юныя крошки, только что надѣвшія на себя военную форму гимназистовъ съ золотыми пуговицами, синими погонами и кэпкой съ краснымъ околышемъ стариннаго образца, тоже были вовлечены въ потокъ всеобщаго интереса, возбужденія и подъема по поводу происходившихъ событій на театрѣ военныхъ дѣйствій въ Турціи. Все кругомъ насъ только и обсуждало текущія новости, доходившія до тихаго Симбирска съ отдаленнаго Балканскаго полуострова, охваченнаго пожаромъ русско-турецкой войны.