Последний ход мысли никак не может нас обмануть: настойчиво смещая экзистенциальный образ Гегеля к безумию, Батай ищет прямого отождествления с ним, именно безумие, бытие человека вне ума, вне разумности, вне разумного знания и соответственно вне знающего себя и познающего языка открывается взору после ошеломительного вопроса: ...почему надо, чтобы было то, что я знаю? Именно над этой областью незнаемого, то есть той долей бытия, что упорствует в пребывании, когда из бытия устраняется знание , труд вообще, ибо знание трудится - именно над этой долей бытия - проклятой его долей - бессильно бьется мысль Батая. Мысль испытывает свое бессилие, свою немощь, немоготу, невозможность подобрать слова для называния этой зовущей ее (и человека) отдаленной дали пребывающего: ...то, чему я учу (если, правда...) это хмель, это не философия: я не философ, я святой, возможно, просто безумец _ Перед нами мелькает область незнаемого, область провала, который может быть патологическим - и который чаще всего объявлялся таковым - область срыва с лесов разумного, который чуть было не увлек Гегеля в бездну безумия и которого ему удалось избежать лишь в слепом_ и неустанном созидании гигантского Собора своей системы, - то зияние бытия, куда пытается низвергнуть себя Батай, используя для этого сумасшедший маскарад.
Эта невозможная акробатика мысли ( Философия, например, сводится для Батая к акробатике - в наихудшем смысле этого слова _) доставляет обыкновенно недостижимую возможность испытания, опыта мысли в модусе отсутствия; маска позволяет избавиться от самости, от личной манеры мысли: Не будь Гегеля, я должен был бы быть сначала Гегелем; а мне не достает средств. Нет ничего более чуждого мне, чем личный модус мысли. Ненависть к индивидуальной мысли (мошка какая-то, а туда же - утверждает: а я вот мыслю по-другому ) достигает во мне покоя и простоты; выдвигая какое-то слово, я играю мыслью других, ибо наудачу собирал я колоски человеческой субстанции вокруг себя. _ Под маской Гегеля Батай доводит мысль до опыта вакации я , до опыта сознания, не поддерживающегося более его обычными подпорками, до опыта исступления мысли из я - все выразительные трудности которого намечаются в одной из лучших работ П.Клоссовски о Батае. Это мысль на пределе мыслимого, это именно опыт предела мысли и, стало быть, нарушения, преступания, попрания, трансгрессии этого предела: Предел и трансгрессия обязаны друг другу плотностью своего бытия: не существует предела, который абсолютно не поддается преодолению; с другой стороны, тщетна всякая трансгрессия, которая обращается на иллюзорный или призрачный предел ._ И это предельно внутренний опыт человека -- того человека, во вне которого нет более божественного, который сам должен испытать свою божественную суверенность: Смерть Бога, отняв у нашего существования предел Беспредельного, сводит его к такому опыту, в котором ничто уже не может возвещать об экстериорности бытия, а посему к опыту внутреннему и суверенному. Но такой опыт, в котором разражается смерть Бога, своей тайной и светом своим открывает собственную конечность, беспредельное владычество Предела, пустоту этого преодоления, в котором он изнемогает и изменяет себе. В этом смысле внутренний опыт есть целиком опыт невозможного (поскольку невозможное есть то, на что направлен опыт, и то, что конституирует его). Смерть Бога была не только событием , вызвавшим известную нам форму современного опыта: смерть Бога смутно очерчивает его скелетообразную нервюру.
Перевод, постскриптум , примечания С.Л.Фокина
. * Bataille G. L'Experience interieure.P.: Gallimard.1954.P. ** Никто кроме него не понял так глубоко возможности сознания (ни одна доктрина не может сравниться с гегелевской, это вершина позитивного сознания). Кьеркегор критиковал ее поверхностно ибо: первое - знал ее не в совершенстве, второе: он противопоставляет систему только миру позитивного откровения, но не миру незнания человека. Ницше не знал из Гегеля ничего кроме обыкновенного переложения. "Генеалогия морали" образует своеобычное свидетельство неведения, с которым относились и относятся к диалектике господина и раба, ясность которой просто разительна (это решающий момент в истории самосознания и, следует сказать, в той мере, в какой мы должны отличать одно от другого то, что касается нас - никто ничего не узнает о с е б е, если не схватил заранее этого движения, которое определяет и ограничивает последовательные возможности человека). Фрагмент о господине и рабе "Феноменологии духа" (IV, A) переведен и прокомментирован А.Кожевым в журнале "Mesures" (15 января 1939) под названием: Антиномия и зависимость самосознания (Перепечатано: Kojeve A. Introduction а la lecture de Hegel.Paris. Gallimard 1947. P.11-34) * Klossowski P. A propos du simulacre dans la communication de Georges Bataille // Critique. 1963. N 195-196. P.742-750. _ Dieu vivant, 4e cahier. Ed. du Seuil. 1945. _ Tel Quel N 10. 1962. _ Discussion sur le pechй // Dieu vivant, 4e cahier. P. 122-123. _ Heidegger. Nietzche. T. II. P. 343. _ Op. cit., p. 353. _ См.: "Внутренний опыт". С. 235-236 (примечание). _ См.: Лекции о незнании // Tel Quel N 10. P. 11. _ Ницше Ф. Веселая наука. Книга IV. аф. 333 _ См. "Внутренний опыт". С.230. _ См. Лекции о незнании // Tel Quel N 10. P. 15. _ Op. cit., p. 13. _ См. "Внутренний опыт". С. 237-238.