Проверка арестованных в Москве заставила меня опросить лично каждого из арестованных и выслушать их просьбы и заявления, а затем вызвала громадную, непосильную письменную работу по составлению мотивированных постановлений об аресте каждого лица, чего не было сделано совершенно по упущению московского губернского жандармского управления, а, главным образом, генерала Слезкина и его адъютанта ротмистра Дудкина, которые ограничивались сообщениями телеграммами об аресте лица надлежащим начальникам жандармских управлений, но вслед за депешами не составляли мотивированных постановлений об аресте и таковых не препровождали и не отправляли, через что по некоторым губерниям в законченных дознаниях производствами не значилось ни одного лица под стражею, а между тем таковые были в массе и все числились содержанием за генералом Слезкиным.
Пришлось написать тысячи постановлений, каковые легли на меня и на ближайшего моего помощника майора Чуйкова, который не вынес всей работы, получил развитие чахотки и умер. Составление этих постановлений, несомненно, влекло к ознакомлению со всеми дознаниями, в полноте, по всем 26 губерниям и вещественными письменными доказательствами, относящимися к этим делам, каковых доказательств была груда и масса.
Закончив общую проверку арестованных, я получил поручение, ознакомившись с дознаниями, в С.-Петербурге возникшими и заключавшимися в 31 томе, связать эти дознания с дознаниями, возникшими в 26 губерниях. Труд, возложенный на меня, поистине был гигантский, но я превозмог его, благодаря физическому сложению, молодости, любознательности и настойчивости.
Перебравшись в С.-Петербург с генералом Слезкиным из Москвы и ознакомившись с мельчайшими деталями всего дела и с вещественными доказательствами, кои в двух вагонах были отправлены из Москвы в С.-Петербург, придя к бесповоротному убеждению, что дело необходимо во что бы то ни стало закончить и направить в министерство юстиции как можно скорее, я неоднократно об этом докладывал лично шефу жандармов Потапову[90] и управлявшему III отделением е. и. в. канцелярии Шульцу и настаивал в этом направлении, предлагая, ввиду обширности дела и массы привлеченных лиц, обратить по особо высочайшему повелению все действия дознания в действия предварительного следствия и передать дело на суд, так как все следственные действия жандармских чинов обставлялись и сопровождались присутствием лиц прокурорского надзора, а обращение всех дознаний к предварительному следствию повлечет за собою неизбежно производство следствия на несколько лет. Арестованные будут долгое время томиться под стражей, свидетели частью поумирают, частью не будут разысканы или не возобновят в своей памяти событий и фактов через большой прошедший период времени, и нового не только ничего не внесет следствие в дело, но загубит уже добытые дознанием улики против обвиняемых. Прокуратура с этими доводами не согласилась, и результат вышел такой, что сданные министерству юстиции дознания в мае 1875 г. получили разрешение на суде в сенате октября 18 — января 23 дня 1877/8 года. Насколько было обширно это дело производством, доказывается тем, что мне пришлось скрепить 148 тысяч листов перед сдачей и передать министерству юстиции 240 лиц, содержавшихся под стражей из четырех тысяч человек, и даже более.
По переезде в С.-Петербург и состоя старшим помощником производившего по высочайшему повелению генерал-лейтенанта Слезкина, который, с разрешения шефа жандармов, более проживал в Москве, на меня легло ближайшее выполнение и окончание дознания о 193 обвиняемых.
По приезде в С.-Петербург я остановился в дальнейших арестах и продолжал настаивать на окончании дознания и передаче его в министерство юстиции, чего и достиг, отбросив дальнейшее преследование лиц, появлявшихся обвиняемыми в слабых, против них, уликах и показаниях. До передачи этого дознания мне приходилось все время посвятить тяжелой работе — с 8 час. утра до 11–12 час. ночи — в здании Петропавловской крепости, что мне дало возможность ознакомиться лично с очень и очень многими обвиняемыми и допрашивать их, связывая дознания, произведенные в С.-Петербурге, с дознаниями, возникшими в то время в 26-ти губерниях России.
Мы, жандармы, вместе с прокуратурою несли в то время со всех сторон обвинения и нарекания за медлительность производства дознаний, но были ли мы в этом виноваты? Я думаю и полагаю, что нет, ибо дело было совершенно новое, чрезвычайно сложное, путанное и приходилось собирать справки и сведения с разных концов империи, на что требовалось масса и масса времени.
90