Так вот, пока они там разбирались, старая Хачура успела сбросить мешок с деньгами на тротуар и выбраться из кузова. А когда пикап унесся, она подняла мешок, проворчав: «Как же гадко ругаются эти негодяи», и направилась к ближайшей автобусной остановке, чтобы вернуться домой.
Это старая история, а есть и посвежее. Однажды, когда в стране избрали очередного президента, старая Хачура купила его портрет в позолоченной раме и собиралась повесить себе на стену. Хотела забить гвоздь, бац — а в стене и дыра. Хачура засунула в нее руку и вытащила тяжелую коробку, которую, видно, спрятал еще прежний хозяин-араб. Открыла крышку — Б-г ты мой! — а коробка полна золотых монет, драгоценностей и бумажных денег, всего на два или три миллиона лир. С того времени, как только ей нужны деньги, подходит старая к стене, снимает портрет президента («Извините, ваше превосходительство», — бормочет она при этом), достает из коробки несколько монет, какой-нибудь рубинчик и пару купюр — и нет проблем.
Как только этот рассказ разошелся по Яффо, начали лихие люди пытать счастья. Стоит Хачуре ненадолго уйти куда из своего маленького дома, забираются к ней лихоимцы, простукивают стены, сдвигают мебель, роются в шкафу, даже вскрывают плитку на полу, — так вскружили всем голову рассказы о богатстве Хачуры. Когда всё это ей надоело, Хачура отправилась в кафе Грека, встала у стола, за которым сидел Большой Салмон со своей компанией, и начала плакать.
— Не могу больше, — жаловалась Хачура, — всё переломано, стены пробиты, пол вскрыт. Каждый раз, когда возвращаюсь вечером домой, кто-то выбегает из моего двора. Скажите мне вы — что делать?
— Да ничего особенного, — говорит ей Салмон, — наклонись, я скажу тебе на ухо.
Наклонилась Хачура, а тот что-то ей и нашептал.
— Да благословит тебя Аллах! — благодарит его старая и уходит.
Спустя дня два она берет маленький чемоданчик, запирает дверь дома и прощается с соседями: «Что б вы мне были здоровы, а я на недельку-другую отправляюсь погостить к сестре в Тверию». Затем идет на остановку 42-го автобуса и едет на Центральный автовокзал. Крутится где-то целый день, а вечером, чтобы ее никто не видел, незаметно возвращается и поднимается в квартиру Сасона, который уже сидит на балконе вместе с Салмоном. Этот балкон как раз выходит во двор, где стоит маленький дом Хачуры. Сидишь наверху и всё внизу видишь. Так они тихонько сидят в темноте, грызут орешки, пьют кофе и посматривают — что же произойдет.
Сидят час, полтора, видят — кто-то начинает нарезать круги вокруг домика Хачуры. Сасон перегибается через перила, чтобы лучше разглядеть, и говорит: «Это сын Абрама-возчика». Вскоре мальчишка тихонько свистит кому-то в темноту, и кто же появляется? Сам Абрам-возчик. Папаша и сынок подходят к окну кухни, и младший, встав старшему на плечи, забирается внутрь через форточку. Изнутри открывает входную дверь и родитель заходит.
— Ах, он, паршивец, — вздыхает старая Хачура. — Когда у этого сопляка была бар-мицва, я спросила у его папаши: что мальчишке подарить? «Скрипку, — говорит этот обормот, — скрипку, чтобы он играл своему отцу по вечерам, когда усталый и раздраженный своей работой и лошадью я возвращаюсь домой». Ну, купила я скрипку — не новую, но в хорошем состоянии. И вот, вместо того чтобы играть и слушать музыку по вечерам, эти двое отправляются бомбить квартиры. О-хо-хо! Да чтоб они треснули!
Полчаса пробыли Абрам-возчик и его сын в доме Хачуры — простукивали стены, двигали мебель, вскрывали пол. Потом мальчишка тихонько выходит во двор, смотрит направо, смотрит налево и говорит отцу: «Ну, пойдем».
Отец и сын, забрав свои инструменты, уходят со двора.
— Скажи, Салмон, — спрашивает Хачура, — вы вот так дадите им уйти после того, как они изуродовали мне стены и пол в доме?
— Сиди себе тихо, — отвечает ей тот. — Все счеты сведем в конце.
Они продолжают сидеть на балконе, грызут орешки, пьют кофе. По прошествии часа во двор въезжает пикап. Из него выходят двое, идут к двери домика и начинают возиться с замком.
— Один — это Бахубута, — говорит Хачура, — второго я не знаю.
— Это его приятель, — добавляет Сасон.
Приятели тем временем входят в дом. Включив фонарик, начинают двигать мебель, простукивать стены в комнате, потом переходят в ванную. Трудятся без роздыху.
— Они разобьют мне ванну, — начинает кипятиться Хачура.
— Расслабься, — говорит ей Большой Салмон, — пусть рушат всё, что хотят. Там что у тебя — новая ванна?
— Да какая она новая, — смеется Хачура. — Осталась еще от прежних хозяев — арабов, только для стирки и годится.
Спустя час в домике наступает тишина. Двое выходят во двор и отряхивают одежду от пыли.
— Чертова старуха! — ругается Бахубута и плюет себе под ноги.
Приятели подходят к пикапу и ставят ящик с инструментами в кузов.
— Вы дадите им вот так уйти? — спрашивает Хачура.
— Расслабься ты, — отвечает ей Салмон, — сведем счеты в конце.
Еще час сидят они на лоджии в темноте и видят: во двор входит еще кто-то.
— Поверить не могу!.. — едва сдерживается от смеха Сасон. — Это же господин Гершон, а у него обувной магазин, да к тому же он староста синагоги.
— Может, зашел помолиться, — тихонько посмеивается и Большой Салмон.
Полчаса провел господин Гершон в домике Хачуры. Светил фонариком, простукивал стены. Потом выходит наружу, плюет себе под ноги и говорит:
— Да пошла она… эта старуха!..
— Вы и ему дадите так просто уйти? — спрашивает Хачура.
— Позже с ним разберемся, — отвечает Салмон.
Жена Сасона ставит новую тарелку с орешками, наливает свежего кофе, приносит теплые бурекас. Не успели съесть бурекас, как во двор заходят еще двое, мужчина и женщина.
— Ого, поверить не могу! — тихо восклицает Сасон. — Это же отец и мать маленького Жожо.
Мать Жожо толкает дверь дома Хачуры и говорит мужу:
— Давай заходи, дверь-то не заперта.
С балкона видно, как они светят фонариком в доме, но очень скоро выходят во двор.
— Болван ты, — говорит мать маленького Жожо мужу, — говорила ведь я тебе: «Пойдем вечером», а ты свое: «Дождемся середины ночи». Пока ты ждал, здесь уже побывали.
— Ну и ну, — отвечает тот, — да это воровской квартал, пойдем домой.
— И этим вы дадите уйти просто так? — тихо спрашивает Хачура.
— Потом разберемся, — отвечает Большой Салмон.
Утром Салмон и Сасон отправляются на блошиный рынок. На углу улицы сидит Абрам-возчик, греется себе на солнышке, покуривает и смотрит на мух, что забираются его лошади под хвост.
— Свободен? — спрашивает его Салмон.
— Для Большого Салмона я всегда свободен, — отвечает тот и бросает окурок на тротуар.
— Есть для тебя большая работа, — говорит Салмон, — нужно привезти кубометр белого песка, полкуба щебня, пять мешков цемента, двадцать квадратных метров отличной керамической плитки.
— Всё это забираем в магазине Моргенштейна? — спрашивает возчик.
— Да мне всё равно где, — отвечает Большой, — главное, чтобы всё было уже сегодня.
— Так вы еще не оплатили?
— Ты всё это оплатишь, дорогой, и доставишь во двор старой Хачуры.
— Я что-то не понимаю… — бормочет Абрам.
— А ты подумай хорошенько, и всё сообразишь, — говорит Салмон и поворачивается уходить.
— Сасон, ради Б-га!.. — пытается взывать к тому возчик.
— Чтобы все материалы были на месте сегодня до пяти вечера, понял? — отвечает Сасон. — И смотри не опоздай, а то в последнее время по Яффо пошла какая-то странная эпидемия: лошади мрут, повозки сгорают… В такие времена возчикам нужно быть осторожными.