Особенно неотразим Штоссманн в разговоре с дамами. Они тают, называют за глаза милашкой и дают ему все, что ни попросит. Мужчины держатся дольше. Но они также весело смеются любому анекдоту, рассказанному Штоссманном, и даже если переговоры заходят в тупик и мы не можем прийти к согласию с клиентом, клиент потом долго сокрушается и вспоминает добрым словом нашу фирму и господина Штоссманна. Я считаю, что Штоссманн учился гипнозу. Другие сотрудники нашей фирмы разделяют мою точку зрения: «Если Штоссманн захочет, он добьется своего».
Сегодня, «помыв» Борю, он выпархивает из своего кабинета и, сообщив: «Я у директора», — бросается вниз по лестнице так стремительно, что фалды его пиджака разлетаются как ласточкин хвост. Это еще одна черта шефа — быть приятным своему начальству. О, как он преображается, когда перед ним вышестоящий господин! Нет громовержца Штоссманна, нет обольстителя господина Штоссманна, есть готовый на все подчиненный! И начальство верит в его искренность и благоволит к нему более, чем к другим начальникам отдела нашей фирмы.
Пока наш начальник пьет кофе у директора, мы собираемся своим небольшим коллективом — и о чем бы мы ни заговорили, наш разговор неизменно переходит на проделки Штоссманна. Я высказываю предположение, что нас всех, вероятно, ждет паранойя, если мы не прекратим говорить о нем. Это находит сочувственный отклик в моих коллегах, особенно оживленно эту тему подхватывает Боря, в котором еще кипит обида за сегодняшний утренний разговор. Ни для кого не новость, что, если Штоссманн заключает с кем-то контракт, только он пожинает лавры успеха, а вся черновая работа спихивается на исполнителей.
В спокойное течение моих мыслей врывается голос начальника. Подобно иерихонской трубе он давно трубит у моего стола, диктуя очередное задание. Поймав последнюю фразу, я методом ассоциаций выстраиваю целиком поручение и — не могу поверить.
Каждый год в штаб-квартире нашей фирмы устраивается заседание совета руководителей отделов от различных филиалов фирмы. Во время заседания вниманию правления предоставляется отчет о работе, читаются доклады, обсуждается стратегия и кадровые вопросы. Наш шеф настолько успешно попил кофе у директора, что честь представлять наш филиал на заседании совета в этом году предоставляется ему. Его просто распирает от важности возложенной на него миссии. Но за всем этим сквозит легкая нервозность, ведь доклад о работе нашего отдела должен быть отправлен в правление завтра, где он будет тщательно изучен и оценен, а послезавтра шеф уже должен лететь в Вену. На заседании Штоссманн должен выступить лишь с коротким резюме по итогам работы.
Результатом умственных усилий Штоссманна является название «Стратегия и тактика успеха отдела сбыта в условиях нестабильной экономики». Все остальное предоставляется сделать нам. Ободренный перспективой участия в совете, шеф срочно собирается на очередную тусовку в посольство, где наверняка поделится своими новостями с каждым встречным.
Распределив обязанности, мы лихорадочно работаем часа два по сбору информации и составлению сводок и таблиц. После этого, провожая завистливыми взглядами коллег из других отделов, уходящих домой, как все нормальные люди, в шесть, мы собираемся у меня в комнате.
— Написать бы Штоссманну такой доклад, чтобы его сразу выгнали, — высказывает кто-то опасную идею. Все невесело смеются, но мысль, словно зерно, брошенное в благодатную почву, начинает свое развитие.
— Перепутать бы все цифры, — говорит Валя, менеджер по транспорту.
— Спишут на ошибки в компьютере, — возражает Гена, аналитик и статистик.
— А если написать, что мы не добились никаких результатов, и все плохо, и будет еще хуже? — предлагаю я.
— Но статистика же показывает прибыль, — возражает Гена и...
— Эврика!!! — заходится в крике Боря. — Мы напишем, что все отлично, Штоссманн добился невероятных результатов, отдел сделал большой скачок вперед и так далее. Такого гениального менеджера точно держать на задворках не станут.
На секунду воцаряется молчание, настолько потрясающе звучит эта идея. Гена составляет план, и с непривычным для нас энтузиазмом мы набрасываемся на работу.
На следующий день на столе Штоссманна лежит отчет, который повествует о выдающихся успехах шефа в кадровой перестройке, маркетинговых исследованиях рынка, успешном управлении персоналом, расширении круга заказчиков. И это все его заслуга, и только его!
Штоссманн, розовый от удовольствия, ставит свою подпись под отчетом. Мы аккуратно запечатываем свою надежду в красно-белый конверт курьерской почты DHL. Вечером он полетит в Вену, где на столе у председателя правления произведет эффект разорвавшейся бомбы.
Все последующие дни нас лихорадило. Честно говоря, было не до работы. Мы сбивались кучкой у кого-нибудь в комнате и взвешивали все шансы «за» и «против» — выгорит ли наше дело или нет? Одуревшие от кофе и табачного дыма, мы расходились по рабочим местам, с тем чтобы через час, зайдя к кому-нибудь якобы по делу, увидеть там всех азартно обсуждающими наш план. Никаких новостей из Вены не поступало.
Выходные прошли как один длинный, тягучий день. В понедельник с утра к нам зашел директор. В своей обычной нудной манере он говорил о том, что необходимо заключать больше контрактов, использовать все резервы, улучшать дисциплину.(Ничего у нас не выгорело. Обычный, рутинный понедельник!)
— Мы надеемся на вас, — заканчивает свою речь директор, — потому что некоторое время ваш отдел будет работать без руководителя. Господин Штоссманн срочно .переведен в сингапурский филиал!
МИССИЯ В СПИРЬЕВСКЕ
— Это просто как в фильме ужасов!!! — оглушила меня телефонная трубка голосом главного механика объединения «Спиртранснефть». — Такого кошмара мы еще не видели — из всего тела трубы вода вырывается как из фонтана! Срочно вылетайте с техником завода.
Несчастный господин Гримм и не подозревал, что он когда-нибудь увидит Россию, да еще при таких стрессовых обстоятельствах. Так случилось, что все основные техники убыли на шеф-монтаж в другой город вместе с нашими инженерами, и он один должен был защищать честь фирмы-производителя в далеком сибирском городе Спирьевске.
Внешне он был похож на маленького гнома — с бородкой, мягкими карими глазами, маленькими ручками и ножками, только не хватало колпачка с помпоном.
Домодедово встретило нас обычным треском упаковочных лент, которые хищно охватывали исполинские сумки русских челноков. Гримм был в шоке. В прострации он погрузился в самолет и не без опаски уселся на не очень чистое место под номером тринадцать. Весь полет он не открывал глаз и, похоже, молился про себя. Когда самолет заходил на посадку в Новосибирске, Гримм раскрыл глазки и тяжело вздохнул. Он думал, что его страдания закончились. Как он был не прав!
Нас не встретили. До Спирьевска было три часа езды на машине, а в девять часов вечера нас вряд ли кто согласится отвезти. Когда разболтанной походкой к нам подошел молодой человек и спросил, не желаем ли мы такси, я рискнула.
— А в Спирьевск сколько? — с независимым видом осведомилась я, словно речь шла о поездке от Парка культуры до Кропоткинской. Молодой человек прервал свой вихляющий шаг и задумался.
— Сто баксов! — выпалил он, выпучив глаза.
— Едем, едем, — умоляюще протянул Гримм, — у меня есть доллары.
Мышиного цвета «Волга» мчалась в темноте. Уже два часа нас трясло по ухабистой дороге. Гримм молчал. Говорить было сложно. Музыка в салоне гремела вовсю.
«Ах какая женщина», — в упоении выводил водитель вместе с радиоприемником. Лесная дорога становилась все круче и круче, и наконец лучи фар уперлись в большие железные ворота. Из ворот выскочили люди в камуфляже и с автоматами. Мощный прожектор осветил наш автомобиль. Гримм в ужасе зажмурился.