За все время работы я еще ни разу не соприкоснулся с ним. Хотя я ждал этого (даже отчество его заранее выучил — «Георгий Александрович») и одновременно боялся: очень уж мне не хотелось, чтобы такой интригующий персонаж на деле оказался обыкновенным придурком. Он приходил в библиотеку чуть ли не каждый день — в первой половине, когда зал еще практически свободен. Проходя по ковровой дорожке, он кидал косой взгляд в сторону нашей стойки, потом, заметно скривившись, обходил пустой стол с табличкой «только для докторов наук» и занимал место за следующим столом — как раз напротив поста дежурного библиографа, то есть меня. Ко мне он никогда не обращался, предпочитая терроризировать моих сменщиков. Но я регулярно чувствовал на себе его пристальный взгляд, который мне, впрочем, никогда не удавалось поймать.
Вот и сейчас, разбираясь с очередным клиентом, я вновь ощущаю присутствие напрошенного зрителя. Клиент — заискивающая улыбка из-под желтых усов, маслянистый взгляд — умеет на беду читать по-французски, и обнаруженная им на моем столе книга, которую я штудирую для своих частных нужд, вызывает у него беспокойство.
— Историей интересуетесь? — спрашивает он сладким голосом.
Интересуюсь ли я историей? Это все равно, что спросить «Так вы встречаетесь?» у двух супругов, которые несколько раз стояли на грани развода и за десять лет совместной жизни успели обзавестись детьми и пережить как минимум две супружеские измены. Я не могу объяснить этого клиенту, поэтому коротко отвечаю на его вопрос:
— Нет.
— Ну что же вы меня обманываете? Ай-яй-яй, как не хорошо! Я же вижу, у вас на столе книжка по средневековой истории. Так все-таки интересуетесь?
— Нет, скорее, это она мной интересуется, — отрубаю я и, кинув взгляд на читателя Штерна, успеваю заметить, как он, моргнув, переводит глаза в сторону часов. Но стереть с лица с той же быстротой ухмылку ему не удается. «Вот зараза!» — в ярости шепчу я. И уже клиенту:
— Это не вам, простите. Какие-то еще вопросы?
Вопросов нет, он сухо прощается и уходит. Еще бы!.. Я же начинаю сосредоточенно рыться в ящиках, перекладывать на столе бумажки, передвигать книжки, и настолько увлекаюсь этим бесцельным занятием, что не сразу осознаю: в окружающей меня вселенной что-то сместилось. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что передо мной стоит читатель Штерн и со спокойным вниманием наблюдает за моими действиями.
— Давно стоите?
Взгляд на часы за моей спиной.
— Да нет, не долго. Минуты полторы, — отвечает он спокойным голосом, предоставив мне возможность предаться внутренней панике: можно ли счесть его замечание наездом.
Так с этим и не разобравшись, указываю ему рукой на стул. Он садится, причем сразу же располагается столь вольготно, что на долю секунды у меня возникает иллюзия, будто это не он ко мне, а я пришел к нему с просьбой. Демонстративным жестом и совершенно молча кладет на край разделяющего нас стола листок бумаги со столбиком тем и нуждающихся в шифре наименований.
— Что это?
— Материал для статьи собираю, — усталым голосом сообщает он.
Я начинаю вчитываться и понимаю, что даже если вынести за скобки очевидные сборники трудов и предполагаемую периодику, я все равно не могу понять, какая же тема (две темы? три темы?) может объединять все, что написано на одном этом листке. Тут есть петровские реформы, история ирригации во Фландрии, исследования биографии и творчества Сервантеса, описание музея деревянной архитектуры в Пирогово, большой блок, касающийся живописи Нидерландов, узкие работы по истории церковного землевладения в Западной Европе.
— Нет, не могу догадаться. Подскажите название.