Артур Моррисон
Из жизни глухих улиц
ВВЕДЕНИЕ
Улица
Наша улица находится на восточной стороне, на Эст-Энде. Нечего говорить на восточной стороне чего, это само собой разумеется. Эст-Энд большой город, пользующийся известностью не менее всякого другого города, построенного человеческими руками. Но кто знает Эст-Энд?
— Да это там, за Корнгиллем, пройдя Леденгаль-стрит, — скажет один; — это прегадкое место: я ходил туда раз с одним священником; там масса грязных улиц, на которых копошатся какие-то человеческие существа; там развратные мужчины и женщины живут одним только джином, воротники и чистые рубашки — неизвестная роскошь, все ходят с подбитыми глазами, и никто никогда не причесывает волос.
— Эст-Энд, — скажет другой, — это место, где живут рабочие без работы. А рабочие без работы — это существа, не выпускающие изо рта глиняной трубки и ненавидящие мыло; они иногда появляются целыми толпами в Гайд-парке и постоянно судятся в соседних полицейских судах за преступления, совершенные в пьяном виде.
Третий знает Эст-Энд, как то место, из которого приходят просительные письма разных попрошаек. Тамошним жителям вечно не хватает денег на покупку угля и теплого платья и всем им почему-то всегда надобно съездить на несколько дней в деревню. Много у людей разнообразных, более или менее туманных представлений об Эст-Энде, но каждое из этих представлений содержит в себе лишь некоторое подобие истины. Правда, в Эст-Энде есть грязные улицы, так же как и в Вест-Энде; правда, там есть бедность и нищета, как она есть везде, где скучено много людей, борющихся за существование, но нельзя сказать, чтобы жители Эст-Энда в общем охотно выставляли на показ свою нищету.
Наша улица имеет около 150 ярдов и все дома на ней построены по одному образцу. Они не красивы на вид. Небольшой грязноватый кирпичный дом в 20 ф. высоты, с тремя квадратными отверстиями для окон и одним увеличенным для двери, не представляет привлекательного зрелища; каждая сторона улицы состоит из нескольких десятков таких домов, стоящих рядом, стена об стену, и очень похожих на хлевы.
В конце улицы, за углом, есть булочная, свечная лавка и пивная. Их не видно из квадратных отверстий, представляющих окна, но каждый обыватель знает их и знает, что свечной торговец ходит по воскресеньям в церковь и платит за свое место. Другой конец улицы упирается в узкий проулок, который приводит к улицам, менее приличным: там на окнах некоторых домов виднеются надписи: «Здесь катают белье» и двери таких домов остаются открытыми; в других грязные женщины сидят на подъездах, из третьих девушки в белых передниках ходят работать на фабриках. Несколько таких более или менее приличных проулков соединяют нашу улицу с соседними.
Жители нашей улицы не очень шумный и беспокойный народ. Они не ходят в Гайд-парк со знаменами и редко дерутся. Может быть, некоторые из них, вследствие стечения несчастных обстоятельств, и задолжали поставщикам угля и теплого платья, но они скорее готовы умереть, чем объявить открыто об этом позорящем обстоятельстве.
Некоторые из обывателей нашей улицы работают в доках, другие на газовом заводе, третьи на корабельных дворах, уцелевших около Темзы. Обыкновенно в каждом доме помещаются две семьи, так как в нем 6 комнат; иногда принимают молодых людей жильцами, иногда взрослые сыновья платят за комнату и стол. Взрослые дочери обыкновенно очень рано выходят замуж. Поступать к кому-нибудь в услужение считается унижением, всякое звание ниже модистки или портнихи не совместимо с личным достоинством. Только в проулках на конце улицы, там, где катают белье, можно встретить молодых служанок, а фабричные девушки живут еще дальше, на самой окраине. Каждое утро, в половине шестого, на улице происходит странное явление. Раздается громовой стук у каждой двери и изнутри на него отвечает глухой удар. Этот стук производит ночной сторож или полицейский, или оба вместе и с помощью его они оповещают рабочих, что пора идти в доки, на газовый завод, на корабельный двор. Рабочий, желающий чтобы его будили таким образом, должен заплатить за это 4 пенса в неделю и из-за этих четырех пенсов ведется ожесточенная борьба между ночным сторожем и полицейским. По настоящему должность будильника принадлежит по праву ночному сторожу, но ему приходится уступать часть получки, так как не может он одновременно, ровно в половине шестого постучать во все двери на пространстве 3\4 мили. Когда замолкнут эти стуки и удары, поднимается шум отворяемых и затворяемых дверей, рабочие расходятся по докам, газовым заводам и корабельным дворам. Несколько позже двери снова отворяются и множество маленьких ножек отправляется вдоль мрачных улиц в мрачное здание бесплатной школы. Затем среди улицы водворяется тишина, прерываемая лишь возней какой-нибудь опрятной хозяйки да писком больных детей. Через несколько часов снова шаги маленьких ножек, которые несут отцам в доки, на газовые заводы и на корабельные дворы обед, завязанный в красный платок, и потом возвращаются в школу. В домах идет глухая возня и перебранки хозяек, иногда замечается попытка украсить квадратное отверстие, представляющее окно, и заботливая рука льет воду на цветочный горшочек с тощим растеньицем. Затем маленькие ножки направляются к продолговатым отверстиям домов, а за ними слышатся более тяжелые шаги рабочих, возвращающихся домой; по всей улице распространяется запах копченых селедок; темнеет; мальчики дерутся среди улицы, иногда и взрослые мужчины затевают драку на углу около пивной; все ложатся спать. Так проходит день на нашей улице, и каждый день с безнадежным однообразием повторяется предыдущий.