И продолжает размышлять над увиденным, пока, наконец, не решается поднять на свою госпожу недоумённый, любопытный взгляд.
— Им не нравится?
— Еда вкусная… — Изида ухмыляется. — Но они все провинились, поэтому должны есть всё! Год этот урожайный, можно себе позволить.
Какую-то даму явно мутит, Изида тычет ей пальцем:
— Не сметь!
И она оборачивается камнем от страха и всё проглатывает.
— Ты тоже хочешь к ним, собака?
— Ой, — улыбается Марта, — а можно?
Аппетит у неё всегда был отменным. Даже курочку могла бы съесть, казалось бы, с косточками. Прокормить её непросто, Марта часто из-за этого голодает. Поэтому слёзы на глазах наказанных ей не совсем понятны.
— Пытки едой, да… Это меня Челябинск научил! Особенно угнетающе работает на женщин… Может, так и ведьмовство можно вылечить, не думаешь?
Ведьма пугается и мотает головой. Теперь всё происходящее кажется ей куда более страшным! Всё же великий Челябинск наверняка знает толк в тёмном искусстве. Одно только имя его устрашает и заставляет сердце холодеть и замирать в груди.
— Я просто очень голодна, госпожа… — надеется она вызвать в ней сочувствие.
— Жрицы Богини Гнева не едят жирную пищу! Они постятся… И — да — никаких мужиков!
— Совсем никаких? — пугается Марта ещё сильнее и всплескивает руками. — А замуж? Мне пора уже!
Пятнадцать лет как ни как.
— Дура! Ты же будешь мне служить, какое тебе замуж! Будешь жрицей! Ясно тебе?
— Угу, — скорбно кивает она. И вдруг расплывается в улыбке. — Значит, никаких мужиков… только вы?
Изида вытягивает челюсть.
— Я… Да как ты смеешь? Я тебя и касаться побрезгую…
Ведьма жмурится, ожидая очередного удара, и молчит.
— Что ты жмуришься, слепая? Идём… Замуж её отдавай ещё… И она ещё зовёт себя ведьмой.
— Это ведьма, Госпожа?
— Да нет, жри!
Изида отдаёт девчонку в распоряжение Рисс. И вскоре уже они обе становятся настоящими психеями, носят тёмные балахоны и маски, берут плату с первых недоумевающих проходимцев и рассказывают о величии Богини Гнева.
Изида ухмыляется, наблюдая за всем этим.
А зачем оно нужно понятно — скоро ей отправляться на войну, нужно чтобы здесь всё было в порядке, а что работает лучше страха?
Них…чего!
Наблюдая за всем этим Алукерий кривится и навивает круги вокруг постели Анда.
— Получается… Госпожа изобрела религию и… психотерапию, — произносит с отвращением.
— Псих, что?
— Не знаю! Я это из мира того выловил. Ты как, уже встать можешь? Изида из-за тебя с ума сходит, людей до истерики доводит! Называет себя богиней и хочет, чтобы ей поклонялись.
Он улыбается как-то мечтательно, пусть и сквозь грусть, которая от него не отступает:
— Я служу богине…
— Да, — начинает улыбаться и Анд, непонятно только чему. — И да, я почти в порядке, — и, лёжа в постели, заходится кашлем, правда уже не таким страшным, как вначале. — Жить буду. И силы возвращаются ко мне.
Ему самому не терпится поправиться. Изида не будет сидеть у его кровати. Видит он её не так часто, как хотелось бы. А мысли о ней и о предстоящей войне мучают и его самого. Ну, как, мучают… Изида вот снится ему в прекрасных снах. А, проснувшись, Анду становится тоскливо настолько, будто она всё ещё находится в другом мире.
Прикованным к постели быть ему непривычно.
А тем временем поползли слухи о новом божестве — Челябинске. И о том, как он даровал Изиде особую силу.
Она идёт по двору, размахивая мечом, упражняясь.
И от замка по всему Эзенгарду и дальше расходятся шепотки: «Челябинск! Челябинск! Челябинск! Великий Челябинск! Челябинск! Челябинск! Челябинск!»
Изиде это уже начинает мешать и она рявкает на шатающего рядом Алукерия:
— Прекрати, козёл!
— Ладно, — усмехается он, сверкая ярко-зелёными глазами с горизонтальным зрачком. Но всё же не удерживается и снова шепчет: — Челябинск, Челябинск, Челябинск!
Глава 44. Злодейкины дары
Ира добирается до дома, гладит Демона в прихожей, и ей становится легче. Она уже не думает, что все вешались на Изиду, потому что та была грубой и неотёсанной.
Нет, у неё просто не было никаких комплексов.
Всё это время именно комплексы мешали ей самой получить всё то, чем одаривали Изиду.
Вовсе не лишний вес, маленькая зарплата и секущиеся на концах волосы.
Это, казалось бы, так просто. Понятно дураку любому. Но на практике она так глубоко погрузилась в мелкие проблемы, что перестала замечать другое. Особенно — в себе. Лет десять точно она жила челябинской серостью вперемешку с фантазиями, потому что убедила саму себя, что большего и не достойна. Хоть и не признавалась себе в этом никогда по-настоящему.