У него лишь слегка дёргается щека, но голос звучит уверенно и ровно:
— Уже почти нет, — он проносит её чуть дальше, будто прогуливаясь отдыхая. — Пусть видят, — звучит скорее, как вопрос.
Она усмехается:
— А если я захочу понести тебя на руках?
Анд вздыхает.
— Но я… Я ведь имею право, — однако поворачивает назад, бросая в сторону взгляд, проверяя, никто ли их не заметил.
— Разве? — её голос становится жёстче.
— Ты моя, — отрезает он, так до конца и не смирившись, что они будто скрываются от остальных.
Она без труда оказывается на твёрдой, прохладной земле.
— В каком смысле, твоя? Что ты вообще, баран, хочешь этим сказать?
— Я твой муж, — повторяет он упрямо давно сказанное. И то, о чём всё это время не заговаривал.
Изида, стиснув зубы, будто от злости, что так напоминает обиду, отвешивает ему хлёсткую пощёчину.
— Ты. Меня. Не спрашивал!
Он будто каменеет, отступает на шаг, обдумывает её слова.
— Тогда спрошу, — сдерживается, чтобы не сделать этого прямо здесь и сейчас (всё должно быть красиво, как полагается). — Спрошу, — звучит больше, как угроза, чем обещание.
А с пореза на лице скатывается крупная и горячая капля крови.
Изида прищёлкивает языком, словно уже стала одной из демонов, приближается и с усмешкой слизывает кровь, а затем, как ни в чём не бывало, заходит в палатку.
Завтра трудный день, даже правительницам полагается спать.
Но Анд заходит вслед за ней и, как только их скрывает плотный полог, заключает Изиду в объятия и оставляет на её шее дорожку жарких, но нежных поцелуев.
— Я люблю тебя, — и выглядит при этом… побеждённым, а не тем, кто считает, будто завоевал её и поэтому на самом деле мог не спрашивать. — Правда люблю.
Она запускает пальцы в его волосы уже привычным жестом. Ей нравится перебирать жёсткие красные пряди. И чуть выгибается под его напором, словно кошка.
— Я же говорила тебе, что мне не нужен муж. Любишь — не любишь, какая разница?
— Но разве плохо тебе со мной? И разве могу я быть просто любовников, фаворитом? Такое не по мне. Хочу, чтобы всё было правильно, — он целует её ключицы, горячей ладонью ведёт по внутренней стороне бедра… — Хочу, чтобы ты была моей. А я твоим. И никого кроме.
Она стонет. Улыбается предвкушающе, но это никак не влияет на звенящую в голосе сталь.
— Будешь любовником, если хочешь быть со мной… Фаворитом? — усмехается. — Ну, может быть.
— Если хочу? — вдруг отстраняется Анд. — Кто я по-твоему, один из твоих мальчиков? — он впивается в её губы и опрокидывает на постель, с нежностью, но опасно, сдавливая ей шею. — Я хочу быть наравне. Хочу быть… собой. Оставаться достойным тебя. Рядом с тобой. Но ты… не даёшь мне, Изида, — в голосе горечь, хотя могла бы звучать злость. — Ты всех превращаешь… в рабов.
Она смеётся. Зло смеётся и отстраняется от него.
— Разве можно с вами, баранами, иначе?
— Ну, вот видишь, о чём я? — изгибает он бровь. — А почему нет? Что не так? — и внезапно: — Люб я тебе или нет. Или хочешь просто, чтобы действительно рядом баран был, а не кто-то… силу кого можешь признать?
— Да при чём здесь любовь? — Изида закатывает глаза, кривится, но всё же не выгоняет его, впрочем, и не отвечает ни на что. — Чего остановился? Будем так до рассвета лясы точить?
— Хочу понять, что происходит, — он заключает её в клеть из своих рук, вдавливая их в подушку по сторонам от её головы. — Зачем я тебе, если всё не так? Или так? Но тогда почему отталкиваешь?
— Если не обращаться с мужчинами, как с рабами, они начнут считать рабой меня… Уж я-то знаю! И ты точно такой же, Анд. И лучше… отпусти меня.
Но он не двигается с места. Только глаза отчего-то теплеют.
— Боишься, что ли? Или думаешь, власть отниму? Или считаешь, что отношение поменяю? Глупости… — в голосе тепло, и он склоняется за поцелуем.
Изида едва не откусывает ему язык.
— Вбил себе в голову, что я должна быть твоей женой! Твоей! Для чего, а? Баран!
Анд цокает и дёргается, но высвободиться ей не даёт.
— Прекрати говорить со мной в таком тоне! Для того чтобы всё было как надо. Чтобы я знал, что между нами. И знали другие. Зачем скрывать? Чем это может помешать? Я хочу сделать тебе предложение, сделать так, что это не заденет твоей гордости, даю слово. Но ты… будто не хочешь. Ты правда не хочешь? — вглядывается ей в глаза. — У меня нет шанса? Не сейчас, так через лет десять, разве не на что мне надеяться?
— Тупая скотина… Что тебе это сдалось? Что это поменяет между нами?
Она, вздохнув, заключает его лицо в свои холодные узкие ладони.