— Ты должен отвести меня к Оракулу! — идёт за ним. — Есть что-то подобное? Иначе тебя ждёт мучительная смерть!
Лицо Изиды в этот момент приобретает такое выражение, что можно точно сказать — толк в пытках она знает.
Он пьёт воду с графина, с грохотом ставит его на стол и матерится. После чего переводит на сестру злой взгляд.
— Оракула тебе? Хочешь, чтобы игру продолжил и интернет тебе включил, мол, вот тебе, дева, волшебное говорящее зеркало или что-то такое? Ирина, если ты сейчас же не прекратишь, я вызову скорую, скажу, что ты головой совсем поехала. И лежать тебе в больнице! А оттуда, поверь мне, так просто тебя не выпустят. Ты пугаешь меня!
— Что ты несешь? Кого вызывать собираешься? — она слушает внимательно, но половины не понимает, а потому голова начинает истошно зудеть изнутри.
— Врача! — кричит он. — Чтобы закрыли тебя в больнице! А то ты совсем поехала, похоже. Ведёшь себя неадекватно, несёшь всякую чушь. Я почти поверил, что ты это серьёзно! Вернись в реальность сейчас же, или, обещаю, Ир, я вызову скорую!
— Закрыть?
Она чувствует, как кружится голова. Садится за стол и вытягивает вперёд руку.
— Воды, смерд.
Итак, холоп упорно не хочет сотрудничать. У неё здесь нет слуг, чьё уважение — либо страх — давно завоевано, нет точных сведений о том, что это за земли, и ужасно, ужасно неудобное тело.
К тому же, принадлежащее какой-то нищенке.
Которой нужно работать на мужика с мерзким голоском.
Она открывает рот снова и переводит яростный, жгучий взгляд на этого...
— Как тебя? Быстрее шевели своим мясом, иначе я тебе его и скормлю! Что ты говорил, мне надо тебе пожарить, тварь?
— Ка-картошечки, — лепечет Артём, и протягивает ей графин с водой, пусть Ира и сто раз уже просила не пить из него, а наливать в стакан. — Картошечки, жрать охота... — повторяет он уже почти жалобно, и смотрит на Иру с сочувствием и теплотой. — Ира, тебя начальник уволит, если не поспешишь. Ты в порядке?
Изида залихватски берёт графин и отпивает из него, мысленно сосредотачиваясь на новом теле.
Мышцы такие слабенькие, как так вышло? Ей даже графин поднимать тяжёло, и сердце как-то странно стучит.
Тум-тудум-тум-тум-ду-ду-ду-ду-туду-дых!
— Как она вообще живёт, не понимаю... Что за работа хоть?
Нужно осмотреться, успокоиться, не спорить, чтобы не сделать хуже. А уж потом...
— Ну... — мнётся Артём, хмурясь, пытаясь понять, как ответить. — Я не вникал никогда, прости. Эм, секретарша? И бухгалтерию на тебя повесили, вроде. Или что-то такое. Не обижайся, Ир, я в твои дела обычно не лезу, — он отмахивается, но вдруг выходит из кухни, и спустя пару секунд возвращается уже с папкой в руках. — Вот, ты брала отчёт делать, вроде!
При виде бумаг на Изиду накатывает тяжёлый, холодный... страх?
Она приподнимает бровь, устраивает ладонь на сердце и размыкает плотно сжатые губы:
— Я бесстрашная Изида, воительница и завоевательница.
Артём пугается, срывает с дверной ручки застиранное вафельное полотенце и принимается обмахивать им Изиду.
Изиду, так Изиду, плевать уже!
— Снова паническая атака? А врач тебе говорил отдыхать больше, спать лучше, а не романы свои строчить. Что он тебе советовал? Что же? — паникует он сам, но никак не может вспомнить.
— Какие романы? И, — она сужает глаза, — какая атака? На меня? — повышает голос.
За стенкой снова стучат.
— На-на тебя... — опускает он руку с полотенцем. — Ну, так что?
Изида рывком поднимается, сметая графин на пол.
— Кто атакует? Демоны?
Артём отшатывается и бежит в комнату за телефоном.
— Я звоню в скорую! Мне, — тут же выглядывает на неё из-за двери, теряя уверенность и меняя тон на растерянный, — звонить?
— Что они сделают? — Изида хмурится, готовая воспринимать новую информацию. — Они разбираются?
— Да, если ты... ну, бредишь, выпишут таблетки, или положат в больничку на месяцок... Ну, что, звоню? — в голосе его надежда.
Надежда, что звонить не придётся.
— Да, бараний желудочек, я про демон... — Изида осекается, мрачная как чёрт. — Почему она работает, а не ты? Она женщина! Должна наслаждаться и подставлять ноги для лобызаний! А тут есть что лобызать! Если ты полоумный, то где её мужчина?
— Так ведь... я брат. И у меня, между прочим, сложная ситуация в жизни, ты сама говоришь! Развод, знаешь ли, не шутки... — он подходит ближе, тяжело и горестно вздыхает, и садится напротив. — Ты на начальника всё смотришь. Классика. Но, как по мне, ты понимаешь всё, не дура ведь. Не светит тебе замужняя жизнь. Поэтому хорошо, что хоть я есть. Мужик в доме. Ну, что ты? — улыбается будто примирительно. — На работу идёшь? Одевайся и иди, да?