Взгляд Изиды холодеет.
— Теперь я знаю, кого использовать, если мне понадобиться провести ритуал с жертвоприношением. Зачем столько странной одежды?
— Холодно же, — ничего не понимает он из вышесказанного, но решает не вдумываться. — Ты же простужаешься, как раз плюнуть! Ир, давай быстрее, а?
— Холодно? — зиму Изида терпеть не может по понятным причинам.
Она подходит к окну, убирает штору и замирает. Везде серые высокие квадратные здания, все одинаковые, дороги огромные и чёрные, и по ним передвигаются странные существа... Машины — приходит в голову. Дорога, спальный район, работа, быстрее, ватрушки...
— Ничего не понимаю, — морщится она и оборачивается к холопу. — Какие ещё ватрушки?
— Да-да, — кивает он радостно, замечая в глазах её знакомый блеск и признаки адекватности, — и ватрушек по дороге купишь! Своих любимых. Ты ведь заслуживаешь немного счастья! Только иди скорее, ну, Ир!
— Да, мне нужно лучше рассмотреть это странное место. Может, — захватывает её щекочущее душу опасение, — это Ад? Ты, бездельник, должен проводить меня. Живо.
Она подходит к тряпью, чувствуя позыв уже, наконец, сесть. И, запыхиваясь на каждом движении, принимается натягивать на себя неприятную на ощупь, странную ткань.
Артём ждёт её у двери и переминается с ноги на ногу.
— Я не пойду никуда. Такси вызову, тебя отвезут. Холодно.
— Ты не спорь со мной! Если родился рабом, так будь нормальным, баранья головешка, рабом!
Она натягивает какие-то толстые штаны, в несколько слоёв, с какой-то неестественно красной скользящей тканью снаружи. От них моментально начинает печь ноги. И всё шуршит. Кружевную блузу в цветочек, свитер в елочку, шарф с бантиками, меховой плащ...
— Отвратительно! — выходит в коридор, едва передвигаясь.
Артём кивает, но сразу же спохватывается.
— Зато тепло! — странно, конечно, что она надела всё, что он сунул ей в руки, ну да что уж там. — Эх, с богом, — говорит зачем-то, и открывает перед Ирой дверь.
И Изида вдруг хватает его за локоть:
— Какому богу ты молишься?
— Единственному нашему всеобщему! — пугается он, и сразу же задумывается, всё ли правильно сказал.
Вроде, звучит как-то не так...
— Я не знаю такого! Куда идти?
— Туда! — махает он рукой на лестничную площадку. — Вниз, Ирочка... — и напоследок вручает ей папку с бумагами.
Лестница, что надо. Широкая.
— Надо взять на заметку вашу эту, как это слово... архитектуру...
Задумчивая и напряжённая, она начинает скрипеть по ступеням.
— Лифт сломался, — как только Артём захлопнул дверь, высовывается из соседней квартиры мелкая и морщинистая старуха. — Ай-ай, как нехорошо, сломался! Но ты потихоньку, потихоньку...
Изида останавливается.
— Лифт?
— Ага-ага, лифт, — кивает она, чему-то радуясь. — А вы там, что, небось поругались?
— Ир? — останавливается рядом с ней мужчина, идущий наверх. — Что-то ты поздно здесь...
У него маленькие серые глазки и сквозь редкие русые волосы просматривается будущая лысина.
Изида не обращает на него внимания, сосредоточившись на бабке.
— Почему ты ещё жива?
— Ась? — звучит в ответ с возмущением. — Это ещё что за вопросы такие?!
Мужчина же всё никак не уходит, улыбается Ире, останавливаясь между ней и соседкой. А затем вдруг слегка наклоняется, словно хочет что-то шепнуть на ухо Ире, и проворно, ощутимо щипает её за аппетитное бедро.
— Что ты, стесняешься теперь? А, может, ещё разок ко мне заглянешь, мм?
Соседка за его спиной вся обращается в слух.
Все вопросы к бабке, которую почему-то ещё никто не принёс в жертву, испаряются из-за острой боли, и Изида снова от отвращения начинает плеваться и шипеть.
— Как ты смеешь, бараний потрох! А, ну, смотри в глаза! За такое я отрублю тебе твои мерзкие пальцы!
Он хохочет, принимая это за шутку или странную игру, и норовит ущипнуть её во второй раз. Только уже выше...
Жаль нет меча!
Изида, передёргиваясь, высоко поднимает руки с кипой бумаг — скрип, скрип, скрип, — и обрушивает всё на лицо мерзкого барана.
Он, уворачиваясь, снова оказывается спиной к лестнице, но получает удар, оступается и с грохотом летит со ступеней.
— Убили! — взвизгивает старуха то ли со страхом, то ли с радостью. — Григорьевич, — кричит, расслышав внизу голос участкового, — не зря я вас вызвала! Убили!
И к ним поднимается высокий и крупный мужчина средних лет. В форме, с тёмными волосами, прямоугольным лицом и прямым, длинным носом. Глаза его, заспанные и безразличные, останавливаются на Ирочке, и он, похожий на толстого, старого грача, зевает не открывая рта.