Талия затянута корсетом.
Дура умудрилась по три барана сжирать, будучи в её теле!
Она может и вышла из толстухи, но толстуха вот из неё никуда не делась!
Таких ничтожных убивать надо…
Изида закатывает глаза, думая об этом.
— Что молчишь, козёл?! Как мне теперь его казнить так, чтобы не разбить войска, которые нам сейчас нужны? А?
Но Алукерий пожимает плечами. На самом деле не в состоянии сейчас придумывать коварные планы…
Как там, интересно, Челиаб?
Мысли то и дело улетают к ней, и потому некоторые слова Изиды просто проходят мимо ушей, а удары попадают в цель, ведь Алукерий не успевает вовремя отреагировать и отступить.
— Всё образуется, госпожа… — роняет он так, как могла бы сказать Ирина. Почти её тоном даже. Похоже и её словами.
И вслед за этим выходит тяжёлый, горький вздох.
А затем, неожиданно для самого себя, демон смотрит на свою госпожу и признаётся:
— Подыхаю я, Изида. Можно… я пойду? Делами займусь. Что, кстати, с собаками делать?
— В смысле, что с тобой? — Изида хмурится. И кладёт мраморную ладонь на его плечо. — Ты мне ещё долго должен прослужить.
Алукерий кивает, и серьга в его ухе дрожит. Кудри чёрных волос спутаны. Одна и та же рубашка с глубоким треугольным вырезом на нём уже третий день.
— Прослужу, конечно. Это, так… Просто, — и, не дожидаясь разрешения, чего ещё никогда не было, Алукерий бредёт прочь.
— Собак прогони! Чтобы я их здесь не видела! — Изида кричит ему вслед. — Козёл!
В честь своего возвращения, пусть люди этого даже не подозревают, Изида готовит гуляние.
И уже уставшая, отчего-то мрачная, она спускается в темницу, чтобы проверить, жив ли Анд.
— Как себя чувствует мой пленник?
Он поворачивает в её сторону голову, но не пытается подняться, зная, что близко подойти не позволит цепь (да и тратить силы сейчас не хочется).
— О, прекрасно, чу́дно, — стараясь, чтобы голос не хрипел, произносит он, ухмыляясь ей назло. — Давно так не отдыхал от обязанностей правителя. А ты, жена моя, соскучилась? Проходи, чувствуй себя, — а в этом уже звучит угроза, — как дома…
— У меня к тебе есть деловое предложение, — она сама подходит ближе улыбаясь. — Ты отдашь своим войнам, которые отчего осели здесь, несколько пустяковых приказов, а я убью тебя менее мучительно, чем могла бы. Конечно, что б ты понимал, тупая твоя голова, я и без тебя добьюсь того, чего хочу. Это всё просто… ради людей. Твоих людей.
«Они мне пригодятся…»
— А что за приказы? — вопросительно поднимает он тёмную, красную бровь.
— Отправить их в рейд по нашим землям, так, пустяки.
Она подбирается ещё ближе, всё ещё в шикарном платье, и запускает холодную ладонь в его волосы.
Анд судорожно выдыхает и прикрывает веки.
— Видишь ли, — шепчет он, — я с самого начала решил, что либо мы правим вместе, либо мы всё ещё враги. Ты выбрала второе. Я не знаю, зачем мне говорить моим людям делать то, что нужно лишь тебе.
— Чтобы они не затеяли бунт у моего замка, узнав о твоей смерти, и не напоролись на пики моих людей. И рога моего демона. Хочешь, чтобы я отравила их на праздновании моего возвращения завтра? Я думала тебе свойственно некое, это, как его? Добродушие. Вот.
Анд с трудом садится, спиной упирается в холодную стену, и какое-то время молча смотрит на Изиду, чей образ мерцает в сполохе факела и света от открытой двери.
— А для тебя не низко ли отравить воинов, достойных воинов, что победили твоих людей в честном бою? — наконец произносит он.
— Война продолжается, Анд, никто меня не победил…
Ловкой рукой она ловит пробегающую мимо крысу и присаживается так, чтобы без труда глядеть врагу в глаза.
— Бараний рог, я так соскучилась по запаху свежей крови. Мнимый заговор — хороший повод напасть первой, и я хочу, чтобы твои войны побеждали под моим знамением.
Её родной язык в отличие от того топорного, который помнит теперь лишь урывками, звучит как стрёкот пламени и позволяет выражаться куда красноречивее.
Это приятно. А вот лишний вес и отсутствие водопровода всё ещё портит настроение.
И Алукерий…
— Не знаешь, почему мой демон сломался?
— Мм? Не совсем понимаю, родная. Что с ним?
Изиду раздражает то, как он говорит с ней. Она цокает.
— Если эта дурочка тебе подставлялась… — едва ли не рычит.
И сворачивает пищащей крысе шею.
От этого у Анда что-то неприятно ёкает внутри, но взгляда он не отводит. Несмотря на усталость и обстановку, взгляда жгучего и тяжёлого.
— Я не касался её. У меня… есть жена.
— Нет, ведь я не давала согласия. В том мире, знаешь, очень странном мире, тебя посадили бы в комнату с жёлтыми стенами за такие фантазии.