Сегодня нам трудно представить себе то напряжение и давление, которому подвергался Брюнель как инженер столь грандиозного и беспрецедентного предприятия. Строительство Лондонской и Бирмингемской железной дороги было грандиозным инженерным подвигом, но оно, как и строительство Грейт Вестерн, не было первоначальным замыслом одного человека, который в силу этой оригинальности должен был держать руку на пульсе каждой детали и практически без посторонней помощи бороться со всеми неожиданными трудностями, которые неизбежно возникали. Хотя некоторые из его директоров, в частности Джордж Генри Гиббс и Чарльз Рассел, преданно поддерживали его, у Брюнеля в это время был только один близкий друг в этом предприятии - Чарльз Сондерс. Только ему было дано увидеть настоящего Брюнеля, того самого человека, рассеянного, беспокойного, но неустрашимого, который скрывался за холодной бесстрастной внешностью. Мой дорогой Сондерс", - писал он с Дюк-стрит 3 декабря 1837 года,
"Намек или два с другого конца полезен время от времени, чтобы напомнить мне о том, что, однако, я полностью осознаю и всегда думаю о том, что вы очень добры, освобождая меня от всего, что только возможно, и еще сильнее проявляетесь в вашем молчании и отсутствии жалоб.
Стремясь внести несколько - правда, всего несколько - улучшений в основную часть работы, я втянул себя в массу нововведений.
Я могу сравнить это ни с чем иным, как с внезапным переходом на язык, достаточно знакомый говорящему и сам по себе достаточно простой, но, к сожалению, не понятный никому вокруг; каждое слово приходится переводить. Так и с моей работой - одно изменение влечет за собой другое, и ни одна часть не может быть скопирована с того, что сделали другие.
Таким образом, я лишил себя помощи, которую обычно получают от помощников. Никто не может заполнить детали. Я вынужден все делать сам, а на написание одних только инструкций уходит четыре-пять часов в день, а изобретение - это что-то вроде источника воды - ограничено. Боюсь, что иногда я выкачиваю из себя всю воду и остаюсь на час или два совершенно глупым.
Что касается компании, то я ни на секунду не пожалел о выбранном курсе. Что касается меня самого, то, если я пройду через это с ясной головой, я не пожалею об этом, но я, конечно, никогда не пожалел бы, если бы не ваша доброта и соответствующая терпеливость и доброта наших директоров.
Я сплел эту длинную пряжу отчасти для того, чтобы отдохнуть после ночной работы, отчасти для того, чтобы иметь удовольствие сказать настоящему другу, что я чувствую его доброту, хотя он едва ли позволяет мне видеть это, а отчасти потому, что я хочу, чтобы вы знали: если я кажусь холодным к вещам, то это потому, что я вынужден немного ожесточиться, чтобы быть в состоянии вынести мысль об этом...
Если я когда-нибудь сойду с ума, передо мной будет ходить призрак открытия железной дороги, вернее, стоять передо мной, протягивая руку, и когда он шагнет вперед, маленький рой дьяволов в виде дырявых баков для солений, необработанного леса, недостроенных станционных домов, просевших насыпей, сломанных винтов, отсутствующих защитных пластин, незаконченных чертежей и эскизов, спокойно и совершенно само собой разумеющимся образом, как будто я должен был этого ожидать, поднимет мой призрак и отбросит его чуть дальше, чем раньше.
Тем не менее, несмотря на деятельность дьяволов Брунеля и вызванные ими изнурительные задержки, директора смогли официально открыть линию до Таплоу 31 мая 1838 года, двигаясь за локомотивом North Star. "Это было очень красивое зрелище", - записал в своем дневнике Джордж Гиббс.
В 11.30 мы сели в вагоны первого поезда и, двигаясь в умеренном темпе, достигли станции Мейденхед за 49 минут, или со скоростью около 28 миль в час. После посещения завода мы вернулись на Солт-Хилл, где под тентом был накрыт холодный обед примерно на 300 человек. После обычных тостов мы вернулись на линию и достигли Паддингтона (19 миль) за 34 минуты, или 33½ мили в час.
На обратном пути Томас Гуппи продемонстрировал свою жизнерадостность, прогуливаясь по крышам вагонов во время движения поезда, и из этого можно сделать вывод о дружеском характере празднеств в Солт-Хилле.
Но над Брунелем уже сгущались грозовые тучи. Всего через две недели после открытия Гиббс писал в своем дневнике:
В течение недели здесь и в Ливерпуле распространялись многочисленные сообщения, наносящие вред железной дороге, и, судя по всему, они были вызваны отчасти подлыми маневрами фондовой биржи и других лиц, спекулирующих акциями, а отчасти недоброжелательностью тех, кто связан со старой системой.