Я исходил из того, что главным принципом всей работы должна быть охрана прав личности на основе принятых Верховным Советом законодательных норм. Для всех документов, составляющих государственную тайну, я считал возможным установить 30-летний срок рассекречивания с возможными отступлениями в ту или иную сторону в зависимости от характера и важности информации. Для сведений, касающихся частной жизни людей, — 70-летний.
В ноябре Президиум Верховного Совета РСФСР образовал дополнительную парламентскую комиссию по организации приема архивов КПСС и КГБ во главе с генералом, профессором Дмитрием Волкогоновым. Одним из первых вопросов комиссия обсудила проект Закона «Об архивном фонде РСФСР и архивах», который был вполне созвучен моим мыслям.
Но жизнь опережала неспешный ход комиссий и график работы законодателей. Не дожидаясь принятия этого закона и определения многих других формальностей, я вынужден был делать то, что было в моих силах, для удовлетворения общественного интереса к событиям прошлого, для восстановления исторической справедливости.
Как и раньше, работники архива КГБ вели большую работу по реабилитации незаконно репрессированных, поднимали и добивались пересмотра тысяч сфабрикованных дел, громких и малоизвестных, но от этого не менее трагичных.
С помощью сотрудников архивов КГБ комиссии Моссовета по поиску тайных мест захоронения жертв репрессий удалось установить точные адреса 87 мест захоронений военнопленных и интернированных лиц в Подмосковье, списки захороненных.
Для увековечения памяти жертв незаконных репрессий в местах их захоронения на Донском, Ваганьковском, Калитниковском, Рогожском и Гальяновском кладбищах, в Ново-Спасском монастыре, Бутове, на территории совхоза «Коммунарка», в Александровском саду решено было установить памятные знаки. Субподрядчиком работ по их возведению выступило военно-строительное управление КГБ СССР, а точнее — его преемник.
В сентябре по протесту Генерального прокурора СССР Верховному суду РСФСР было предложено отменить постановление Петроградского ЧК от 1921 года в отношении поэта Николая Гумилева. Он был расстрелян по фальшивому обвинению в «активном содействии петроградской боевой организации, в составлении для нее прокламаций контрреволюционного содержания, в обещанном личном активном участии в мятеже и подборе враждебно настроенных советской власти граждан для участия в контрреволюционном восстании в Петрограде, в получении денег от антисоветской организации для технических нужд».
Группа народных депутатов СССР и представителей творческой интеллигенции обратилась ко мне публично, через прессу, с просьбой решить вопрос о материалах из архивов КГБ, относящихся к Максиму Горькому. 10 сентября был опубликован мой ответ:
«Я внимательно ознакомился с Вашим обращением, опубликованным в «Независимой газете» 29 августа с. г., относительно документов М. Горького, хранившихся в архиве КГБ СССР. По моему поручению сотрудники архива уточнили ситуацию с этими материалами.
Действительно, в сентябре 1961 года Комитет госбезопасности передал в Институт мировой литературы им. Горького АН СССР письма писателя, его рецензии и заметки, всего 70 документов. Среди них пять рецензий на книгу «Трехгорная» из цикла «История фабрик и заводов», а также на художественные произведения «Елизар Дыбин» И. Шухова, «Испытатель» М. Колосова, «Люди Сталинградского тракторного» и другие. В числе переданных документов находились и пять писем Р. Роллану, девятнадцать писем секретарю РАППа Л. Авербаху, в которых затрагиваются вопросы литературного творчества и политические процессы 1929–1930 годов, письма Л. Каменеву, М. Томскому, Г. Ягоде и другим деятелям того времени.