– Смотри, тут стекловолокно потихоньку сдает, – сказал он, проводя пальцем по верхней части лука.
– Надеюсь, он еще продержится. Эти волокна уже давно торчат так.
– А знаешь, – продолжал Льюис, – мне нравится этот лук. Бывало, стоишь с ним, держишь в руках после того, как спустишь тетиву, и думаешь – какого черта, что за дурацкий лук! А потом смотришь – а стрела торчит в мишени.
– Да, к нему нужно привыкнуть, – сказал я. – С этим луком чувствуешь себя раскрепощенным.
– Ага, теперь ты это понимаешь! – воскликнул Льюис. – И каждый раз, когда будешь стрелять из него, будешь вспоминать.
– Поехали, – сказал я. – Солнце уже встает. Мы можем поесть по дороге. А там, на севере, и речка нас заждалась.
Его вытянутое вперед лицо расплылось в хитрой усмешке.
– Ты прямо моими словами говоришь.
– Это ж надо, – сказал я и отправился в последний раз в дом, чтобы забрать сумку с одеждой, в которую засунул шерстяной пуловер, пару маек и джинсы, в которых предполагал спать.
Закончив грузить вещи, мы обернулись и помахали Марте и Дину, стоявшим в дверях. Очки Марты оранжевыми отсветами отражали восходящее солнце. Я залез в машину и захлопнул дверцу. Байдарка, закрепленная на крыше, придавливала машину к земле, весь салон был забит вещами, поверх которых лежали луки. Мы перестали быть теми, кем были вчера – по крайней мере, я. Если бы с нами произошел несчастный случай, и пришлось бы «устанавливать личность» по тем вещам, которые были на нас и которые мы везли с собой, скорее всего, пришли бы к мысли, что мы геодезисты, топографы, охотники, геологи-разведчики или коммандос передовой бригады каких-то войск, готовящих вторжение. Теперь я был просто обязан оправдать все эти приготовления и должным образом использовать все эти вещи; если не удастся, каким дурацким все это окажется – как, впрочем, и все остальное в этой жизни.
Я подумал о том, где мне придется спать следующей ночью – о змеях, которые наверняка в такую теплую, не по сезону, погоду повыползали из своих нор, о твердых веточках под боком, о насекомых, которыми кишит лес. И мне вдруг страстно захотелось – у меня действительно было такое желание – вернуться домой, сказаться больным, найти какой-то предлог... Я даже стал прислушиваться – не зазвонит ли телефон, и уже начал раздумывать над тем, что скажу разносчику газет или страховому агенту, или кому-нибудь там еще, кто мог бы звонить в такую рань... тогда я мог бы вылезти из машины, а потом придумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы не ехать с Льюисом, снять комбинезон... А больше всего мне хотелось просто вернуться в дом, поспать еще немного, а потом поехать на работу... А, я же взял отгул на сегодня! Ну, тогда я бы с удовольствием отправился поиграть в гольф... Но все вещи уже уложены в машину, рядом сидит Льюис со своей самой широкой улыбкой на лице, и всем своим видом показывает, что я – один из избранных, и что он вытаскивает меня на пару дней из скуки обыденщины, или, говоря его словами, позволяет мне «сломать стереотип».
– Поехали, – сказал он. – Из сонного царства тихонь в бурное царство плещущейся воды.
С торчавшей над ветровым стеклом байдаркой мы проехали по дороге, ведущей к дому, потом повернули налево; машина ускорила движение, потом повернула еще раз налево и, выехав на шоссе, помчалась по нему на большой скорости. Я глядел в окно, поставив ногу на сиденье. Мы спустились с холма, потом взобрались на следующий и покатили по ровной местности. Через минуту мы были у места встречи. «Олдсмобиль» Дрю стоял у обочины четырехрядного шоссе. На крыше машины была установлена старая деревянная байдарка, которая подходила скорее для плавания по озеру; видавшие виды веревки опутывали ее как сетка; чтобы лодка не царапала крышу, под нее было подстелено старое армейское одеяло. Льюис, не снижая скорости, пронесся мимо «олдсмобиля» и выехал на подъем, ведущий на автостраду. Когда мы проезжали мимо машины Дрю, я показал сидевшим в ней Боллинджеру и Бобби Триппу два пальца, растопыренных в форме буквы "V"[3]– когда-то, после победы над Германией, Черчилль приветствовал таким образом радостные толпы англичан. А Бобби классическим жестом показал мне в ответ оттопыренный вверх средний палец. Я повернулся лицом к набегавшей на нас дороге, удобно растянулся на сиденье и стал наблюдать за тем, как солнце вступает в свои права.
Солнце поднималось справа от меня, становясь все ярче и ярче, забираясь все выше в небо над заправками «Тексако» и «Шелл», пивными, закусочными «драйв-ин»[4], которые будут мелькать мимо окна на протяжении следующих двадцати миль. Мне не было до них никакого дела, они были для меня чем-то совершенно чудным, закрытым и проносились по обеим сторонам дороги, будто на экране. Но я когда-то побывал в одной из этих «заезжаловок». В желудке у меня произошло какое-то шевеление, и я узнал ее. Справа, по ходу движения машины, я увидел приближающуюся к нам длинную вереницу белых бетонных столбов, за которыми располагался красно-белый «драйв-ин»; оцинкованная крыша отражала лучи солнца; свет вспыхивал, зависал в воздухе, прыгал под разными углами. Я, прищурив глаза, высмотрел один столб в ряду других, и он, казалось, вырос в размерах, подобно тому, как это происходит в глазу ястреба, высматривающего добычу.
4
«Драйв-ин» (англ. drive-in) – место у дороги, куда можно заехать прямо на машине, чтобы поесть, выпить пива, кофе и т. д., посмотреть фильм; дословно: «заехать в»; предлагаем новообразование «заезжаловка», по аналогии с «забегаловкой».