Поручик Извицкий тоже внимательно наблюдал за Женей. От глаз воспитателя не укрылись перемены, произошедшие с кадетом после приснопамятного инцидента, случившегося в первом классе. И Женя всегда был главным аргументом Извицкого во всех спорах со штабс-капитаном. Весь год они непрерывно ссорились и выясняли отношения, причём, Новиков в этих словесных перепалках постоянно выходил победителем, потому что под занавес начинал обычно говорить не по делу, а отвлечённо и изводить поручика личными издёвками. Однажды, уже весной, после директорского комитета, где подробно разбирались упущения и ошибки всего офицерского состава и, в особенности – воспитателя Извицкого, Удав не удержался и при всех стал вышучивать поручика, напирая на то, что его система воспитания порочна и неэффективна, оттого и упущений у него, как у воспитателя, более, чем у других. Извицкий горячился, пытаясь доказать обратное, но только сбивался, а Новиков, уже отойдя от собственно педагогического спора, стал по обыкновению придираться к личным качествам поручика, высмеивать его мировоззрение, его нравственные установления и в конце концов довёл Извицкого до отчаяния.
– Да когда же это кончится! – вскричал тот. – Да кто же вам позволил, господин штабс-капитан, оскорблять моё чувство собственного достоинства?
– А оно у вас разве есть? – парировал Новиков.
Извицкий вскочил со стула и стал посреди комнаты в растерянности. На него жалко было смотреть – красный, потный, взъерошенный, – он стоял в полном недоумении, икал и, выпучив глаза, тупо смотрел на своего обидчика.
– Господин штабс-капитан! – вскричал директор. – Что вы себе позволяете!
– Господа, господа… – вмешались другие офицеры, – уймитесь, господа… господин штабс-капитан, как вам не стыдно?
– Да пусть поручик стыдится! – с вызовом отвечал Новиков. – Пусть стыдится своих бабьих замашек, своих тонких подходцев, своего слюнтяйства! Пусть стыдится того, что в юности дрочил на портрет кузины!
В кабинете повисла могильная тишина. Все внутренне сжались, ожидая, что поручик сейчас грохнет пощёчину штабс-капитану.
Но он в сердцах грохнул свои тетрадки и записные книжки о пол. В глазах его стояли слёзы.
– Да как вы смеете? Да сколько же можно издеваться над человеком?! Я не могу более всё это выносить! Мне – только застрелиться!
– Застрелиться? – саркастически спросил Новиков и приподнял брови. – Кишка тонка у вас, господин поручик! Слабоваты вы для таких поступков, дух у вас уж больно субтильный…