— Лах-лах, очнулась! — обрадовался кто-то.
Я дернулась, обернулась и увидела толстую бородатую женщину в аляпистом этническом балахоне, состоящем из рубахи, штанов и мудрено накинутого на них куска ткани, подпоясанного веревкой. Четыре мышиного цвета косички, по две перекинутые через каждое плечо, ниспадавшие на объемную грудь и звенящие при каждом движении бусы завершали облик.
— Где я? И вы кто? — спросила осторожно, пытаясь не рассердить ненормальную «Кончиту».
— Как раз у тебя, дохля, и хотела вызнать: кто ты? Поди, блудница?
— Я?! — от возмущения разинула рот. Подначивало доходчиво объяснить ненормальной: ху-из-ху, но привыкла сперва разбираться в обстоятельствах, а уж потом ругаться. Тем более что мы ехали по пустынной дороге, петляющей по зеленеющей холмистой равнине. Поодаль паслись овечки, и не было ничего, что бы напоминало привычный Пермский ландшафт.
«Овцы?! Сочная трава в конце сентября?! Летняя погода?..» — на меня все больше находила оторопь. В молчании я переводила взгляд с пасущейся отары на телегу, две луны, спутницу. Та внимательно разглядывала мои скинни, сапожки на каблуках, сумочку и хмурилась.
— Простите, а давно в Гремячинске овец разводят отарами? — спросила робко.
— Где?! — настороженно переспросила бородатая спутница.
— Гремячинск. Под Пермью. Не знаете, да?
Судя по ее глазам — не знала. Вот колечко-то боком выходит. Мои губы задрожали.
— Не реви! — грубовато окликнула женщина. — Ладно, хоть ты и блудница, до Лагсарна довезу!
— Блудница? Лагсарн?! — испугалась я.
— Еще и полоумная! — рассердилась спутница и досадливо хлопнула себя по бедру.
— Лах-лах, что за день такой…
— Я не блудница, — выпалила жалобно.
— А чего ж на ходулях ходишь без юбки?
— У нас все так ходят.
— Вот и топай в свой Гам… гям… как его там!
— Знала бы куда идти! — всхлипнула. — Не понимаю: где я и как оказалась тут!
— Поди, с солдягом сбежала, а он тебя и бросил? — голос женщины неожиданно смягчился, и я не стала спорить. Уже вечерело, солнце медленно, но неумолимо клонилось к горизонту. И если высадит на равнине — что буду делать ночью в незнакомом месте? Однако все казалось настолько странным, что не могло быть правдой.
— А вы меня не разыгрываете? — хлопая ресницами, с затаенной надеждой посмотрела на суровое лицо незнакомки. Вдруг она сейчас улыбнется, скажет: «Наконец-то, дошло!» — и все разрешится.
— И верно, с горя ополоумела! — вздохнула спутница и покачала головой. Погоняя осла, она неразборчиво брюзжала что-то под нос, но само то, что заботливо уложила меня в телегу, а сама шла пешком, говорило, что странная женщина, судя по всему, с фальшивой бородой не такая уж и злюка.
Дорога поднималась в гору, и когда мы забрались на холм, окончательно поняла: случилось что-то странное, необъяснимое, и моей счастливой жизни в Гремячинске пришел конец, потому что на высоком, скалистом холме высился чудный античный город.
Спутница, оценив мое вытянутое лицо, не стала задавать вопросов. Снова вздохнула и погнала ослика по длинному и широкому мосту, протянувшемуся над ущельем.
«Нет-нет! Это не декорации! Слишком большой размах. Тогда глюки!» — потрогала голову. Может, в обмороке лежу. Тут спутница демонстративно приложила к моему лбу, слетевшую прежде холодную мокрую ткань. Но даже от стекавших за шиворот прохладных струек воды я не пришла в себя.
— О родных чего-нибудь помнишь?
— Все в Гремячинске, — обреченно ответила и расплакалась. Я, конечно, жила в глуши, но что себя обманывать: две луны, странное солнце, приближающиеся стены города, ослеплявшие белизной, огромные городские ворота, поражающие размером и толщиной шипов, украшавших ее поверхность… — подталкивали к мысли, что, возможно, из-за кольца перенеслась в очень даже странное место. Коря себя за любопытство, я перечисляла названия известных городов, но бородатая спутница все больше хмурилась. А потом, стянув фальшивую бороду, привязанную веревочкой, почесала подбородок и вымолвила:
— Лах с тобой! Но у ворот молчи, как немая, или пеняй на себя! А будешь лениться
— катись на все четыре стороны! — она протянула мне какую-то коричнево-бурую тряпку похожую на шаль и велела прикрыться.
Мы медленно подъезжали к страже, стоявшей у огромных, окованных железом ворот.
Четверо мужчин в широких штанах, заправленных в сапоги, рубахах, кожаных доспехах с металлическими заклепками, мечами и копьями подозрительно разглядывали меня, и я так испугалась, что и без наставлений женщины не смогла бы вымолвить ни слова. Особенно, когда один из них спросил хриплым голосом: