1945 г.
Осень
Звезд тишина неизменная.
Сумерек зыбкая просинь.
Первая послевоенная
милая русская осень.
Тихо пришла она — вкрадчивая,
судя по звукам — тугая,
песни и дни укорачивая,
свет в куренях зажигая.
В пору такую караичи
к лунным лучам приторочены,
в пору такую, играючи,
пробуют усики заячьи
танковый след вдоль обочины…
Все мне и любо и дорого:
и безразличьем простора
суженное до шороха
сердцебиенье мотора;
и журавлиная ижица,
что под луной воровато
древней дорогою движется
к знойному устью Евфрата;
и неземная, отпетая,
вешняя юность акаций…
Осень относится к этому
с невозмутимой прохладцей.
Кочет горластый неистово
прясла и птичник окликал.
Осень сады перелистывает
после учебных каникул.
Под Ростовом
Осень 1945 г.
Материнские слезы
Матери моей Федосье Дмитриевне
Как подули железные ветры Берлина,
как вскипели над Русью военные грозы!
Провожала московская женщина сына…
Материнские слезы,
материнские слезы!
Сорок первый — кровавое знойное лето.
Сорок третий — атаки в снега и морозы.
Письмецо долгожданное из лазарета…
Материнские слезы,
материнские слезы!..
Сорок пятый — за Вислу идет расставанье,
землю прусскую русские рвут бомбовозы.
А в России не гаснет огонек ожиданья —
материнские слезы,
материнские слезы!
Пятый снег закружился, завьюжил дорогу
над костями врага у можайской березы.
Сын седой возвратился к родному порогу…
Материнские слезы,
материнские слезы!..
1945 г.
«Я взвешивался в детстве…»
Я взвешивался в детстве
на весах,
дивясь, как цилиндрические гири
скользили на размеченном шарнире.
И все.
Но я не знал о чудесах,
не знал, что мне
за мелкую монету
они тогда —
до точности почти —
смогли в своих делениях найти
мой вес —
мое давленье на планету.
1946 г.
Шуточное послание друзьям
В тыщу девятьсот восьмидесятом
выйдут без некролога газеты.
Я умру простым, как гвоздь, солдатом,
прошагавшим в битвах полпланеты.
Я умру — вы на слово поверьте —
вашим верным, вашим прочным другом,
со спокойной мыслью, что до смерти
всем врагам воздал я по заслугам.
В том году, как броневик суровый,
ЗИС-107 пройдет по Сивцев Вражку,
буду я лежать, на все готовый,
с крышкой гробовою нараспашку.
И студент последней самой моды
скажет, проходя по переулку:
— В силу диалектики природы
он ушел из жизни на прогулку.
Я студенту возражать не буду —
мысль сухая, трезвая, благая;
некрасиво бить в гробу посуду,
истиной наук пренебрегая…
Утром в девятьсот восьмидесятый
под синичий писк, под грай вороний
домуправ гражданскою лопатой
намекнет на мир потусторонний.
Вот и стану запахом растений,
звуком, ветром, что цветы колышет…
Полное собранье сочинений
за меня сержант Петров напишет.
Он придет с весомыми словами,
с мозгом гениального мужчины.
Если он находится меж вами,
пусть потерпит до моей кончины.
Констанца
1946 г.
Роса благословения
Две войны я протопал в пехоте
под началом твоим, Аполлон.
Я изведал атаки в болоте,
и кровавые нары в санроте,
и мучительной музы полон.
Не пришлось мне о пулю споткнуться.
Видно, писано мне на роду
дважды выжить
и дважды вернуться
под свою молодую звезду.
Я, умытый росой спозаранку,
музе гнева не ставлю в вину,
что рубаху надел наизнанку
перед тем, как идти на войну.