В финале этого весьма озорного произведения наш герой сложит ручки на груди и вознесется в недосягаемые выси… Как понимать такой финал? Некоторые критики уже отметили, что «Похождения Шипова» можно рассматривать как в известной мере пародию на «Жития» святых. Однако, думается, символика и внешние эффекты здесь прежде всего подчеркивают значимость тех метаморфоз, которые рано или поздно неизбежны в судьбе героя.
Любопытны неотвязно сопровождающие Шипова образы филера-пьяницы Гироса, изобретательного полковника Муратова, добрячки Матрены, высших полицейских чинов… Все они так или иначе вертятся каждый по своей орбите вокруг Шипова, как электроны вокруг атомного ядра, разве что — при более сложном распределении отрицательных и положительных зарядов. И вся эта система вращается вокруг принципиально иной системы — Толстого и его спутников. Временами пересекаясь, эти две системы никогда не совместятся: они — несовместимы.
Чуждый какой-либо однозначности в своем отношении к большинству героев, Б. Окуджава относится к Шипову, я бы сказал, даже с некоторым сочувствием, которое передается и читателю. И когда частный пристав думает о Шипове: «но и что-то человеческое в нем все-таки», — разве читатель не разделяет этой мысли?
Как же тут быть, как понять автора? С одной стороны, он побуждает нас возмущаться гнусным преследованием великого человека, затеянным мелкими людишками в угоду своим примитивным корыстным интересам. А с другой стороны, пробуждает в наших душах естественное сочувствие к одному из основных исполнителей упомянутой гнусности… Вот тут-то и собака зарыта! В том-то и дело, что речь идет об исполнителе. А о закоперщиках и вдохновителях — разговор особый.
Любопытны в этом смысле размышления московского обер-полицмейстера графа Крейца о господах из Третьего отделения: «Они имеют обыкновение входить в раж, когда представляется возможность схватить одного-другого злоумышленника или даже невинного, лишь бы доказать свою деятельность». Эта характернейшая черта церберов самодержавия в закономерном сочетании с трусостью иерархической верхушки, более всего опасающейся потерять свои незаслуженные привилегии, — все это факторы, определяющие беззакония, подобные нашествию жандармов на Ясную Поляну.
Что же касается неблаговидной роли Шипова, то мы имеем здесь дело с еще одним примером парадоксального явления: злодеяние творит человек не злой. Разве не заманчиво для художника живописать это явление? Тем более что в данном случае политические мотивы достаточно изучены и общеизвестны. Писатель же исследует нравственные, психологические, душевные факторы, определяющие то либо иное действие героев произведения.
Избранная автором лишь на первый взгляд необычная, а в общем-то весьма традиционная форма повествования о похождениях Шипова наилучшим образом способствует воплощению писательского замысла. В частности, здесь более чем уместны элементы водевиля, с его занимательной интригой, парадоксальностью ситуаций и неожиданной развязкой. Как известно, русский водевиль XIX века отличался сочувственным отношением к «маленькому» человеку и всяческим высмеиванием привилегированных социальных слоев. Обращение к традициям старинного водевиля позволило Б. Окуджаве тонко высмеять нравственное банкротство тех, кто натравливал шиповых и гиросов на лучших, благороднейших представителей народа, являющихся истинной национальной гордостью России и внесших свой неоценимый вклад в общечеловеческий прогресс.
Документальные и эпистолярные фрагменты в «Похождениях Шипова» — также правомерный и оправданный художественный прием, а не дань литературной моде, как это может на первый взгляд показаться. В продуманно приведенных документах и посланиях очень наглядно противопоставлены два параллельных во времени явления: исполненная бескорыстных и гуманных стремлений жизнь Толстого и антигуманная корыстная суета преследующих его царских ищеек. Вряд ли пространные авторские комментарии прозвучали бы в данном случае убедительнее.
А всевозможные наваждения, условности и переходы за грань реального — не просто и не только дань традициям Гоголя, Щедрина и Булгакова, но — опять же — уместный и оправдывающий себя прием. Ведь действительно все происходящее напоминает кошмарный сон — от сцены в трактире и до погрома усадьбы. Писатель как бы подчеркивает всю фальшь, всю несуразность и несерьезность описываемой жандармской затеи. С оговоркой, что вряд ли какое бы то ни было злодеяние можно считать несерьезным…
Мне уже приходилось писать о романе Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов», который был опубликован журналом «Дружба народов» (1976, 1978 гг.), однако не включен автором в настоящий сборник. Вместе с тем, коль скоро ведется речь о творчестве Окуджавы-прозаика., не хотелось бы уклоняться от разговора об этом новом и, на мой взгляд, наиболее значительном его произведении, об этом своеобразном и заметном явлении современной нашей прозы.
Главными героями современных произведений о былом являются личности с весьма различным душевным складом, с далеко не сходными характерами и темпераментами. Все эти герои по деяниям своим делятся на три основные категории. Есть тут злодеи, причиняющие другим незаслуженные душевные и физические страдания. Есть, соответственно, и незаслуженно страдающие. Но доминируют, я бы сказал, Рыцари Справедливости, желающие, дерзающие и умеющие защитить незаслуженно страдающих от злодеев. Прирожденные вожаки, они, естественно, чаще встречаются в историко-революционной литературе, например — в повестях серии «Пламенные революционеры». Вместе с тем главным героем произведения о былом может стать и такой участник событий, который — по характеру своему — более склонен и способен идти за ведущими, нежели вести за собой других. Ведь если вовсе не будет «ведомых», кого поведет «ведущий»? К таким «ведомым» можно отнести, в частности, главного героя романа Владислава Глинки «История унтера Иванова», русского офицера Ельцова из романа Камила Икрамова «Пехотный капитан» и ряд других героев нашей ретроспективной прозы. Которая, надо заметить, не обходит своим вниманием и таких героев не нашего времени, кои не только никого не ведут за собой, но и сами ни за кем не идут, хотя и не остаются в стороне от событий. Подобно киплинговскому коту, эти предпочитают «гулять сами по себе». В числе подобных героев привлекает внимание благородный борец-одиночка Дата Туташхиа из одноименного романа Чабуа Амирэ-джиби. И совершенно по-иному «гуляет сам по себе» главный герой нового романа Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов» князь Мятлев, историческим прототипом которого был выбран князь Сергей Васильевич Трубецкой — боевой товарищ Лермонтова, один из свидетелей трагической гибели поэта.
Если читать это сложное произведение бегло, между делом, на эскалаторе метро или, скажем, поглядывая попутно на телеэкран, то, конечно же, поначалу может возникнуть недоуменный вопрос: зачем это, дескать, автор так долго и замысловато расписывает сомнительные похождения и бесплодные умничания какого-то бесхребетного и чуть ли не развратного князя Мятлева? Подобные суждения мне, увы, не раз приходилось слышать от некоторых читателей, которые так и не заметили второпях, что лишь повторяют мнение иных враждебных Мятлеву персонажей произведения и чуть ли не дословно цитируют приведенные в романе анонимные письма, характеризующие князя прежде всего как этакого тунеядца-растлителя.
И в самом-то деле, поглядите-ка, что творит наш герой с первых же глав романа! Служить, видите ли, не желает — ни по военному, ни по штатскому ведомству. (Забудем, что он уже служил в армии, сражался и был ранен. Не станем вспоминать и крылатого «Служить бы рад, прислуживаться тошно…») Предостаточно нашаливший еще в молодые лета, он никак не угомонится и добивается близости с целой вереницей очаровательных женщин. Не успев наставить рога добродушнейшему и доверчивому барону Фредериксу и скомпрометировать баронессу Анету, наш зловещий сатир переключается на переходившую из рук в руки чахоточную Александрину и, судя по всему, доводит ее до самоубийства. Затем сравнительно скоро утешается с графиней Румянцевой и женится на ней (уже ожидающей ребенка!) лишь под сильнейшим нажимом извне. После подозрительно скорой смерти графини неугомонный вдовец похищает у почтенного скототорговца господина Ладимировского его юную супругу Лавинию, разбивая сердце первого и разрушая судьбу последней. Мало того, он даже и увезти-то ее толком не сумел, в дороге пьянствует, не уберегает похищенную от опасного заболевания и, в конце концов, изловленный молодцами-жандармами, попадает на скамью подсудимых… Да при всем при том еще умудряется предаваться праздным разглагольствованиям на всевозможные темы! Недаром же одна из роковых жертв князя замечает, «что у него глаза мудреца и улыбка прелюбодея»…