— Это… Это не страшно… — Эль попыталась изобразить улыбку, но не была уверена, что то, чем было её лицо сейчас, способно на это. — Тело — лишь сосуд для разума. Верните мне руки, и я верну себя.
— Обязательно!
— И… Амелия…
— Что?
— Я больше тебя не покину. Обещаю…
Аида пригубила кубок с вином, но вопреки собственным желаниям сделала лишь маленький глоток. Ей хотелось осушить его до дна, а затем налить ещё, но приходилось сдерживаться.
— В чем дело, госпожа де Фрэн? — поинтересовался Уно де Винкар, пожилой ветеран, что раньше носил титул лорда-командующего Ордена Ласточки, а ныне занимал должность главнокомандующего Трилорской армией. — Вы выглядите мрачной, хотя в пору праздновать.
Праздновать…
Да, де Винкар был прав. Сейчас время празднеств, а не траура, но Аида ничего не могла с собой поделать. Она видела внизу кричащую и скандирующую толпу, и не испытывала того же восторга, что и они.
Она окинула беглым взглядом присутствующих в ложе и про себя отметила, что не знает почти никого из них. Представители духовенства, рабочие, крестьяне, знать… Люди из совершенно разных слоев населения, представляющие новую власть Трилора.
Больше нет Советников и Судей, лишь верховный трилорский парламент, в котором она теперь заседала. Лисица не видела в изменениях строя ничего страшного, напротив, она верила, что это пойдет родине во благо.
— А вот и она, — произнес кто-то из присутствующих, указывая на приближающуюся к эшафоту повозку с клеткой. — Ну наконец-то!
Аида была против этой идеи, но парламент большинством решил, что казнь Леди Феникс должна будет состояться на площади Готхарда. Что это будет символично: казнить последнюю почитательницу Света на площади, названой в честь героя.
Повозка неторопливо катила по улицам, давая возможность зевакам вдоволь поглазеть на преступницу, но сразу стало понятно, что публика отреагировала на неё слишком бурно. Если бы не стройные ряды солдат, сдерживающих толпу, то жители города растерзали бы её.
Наконец повозка достигла цели, и шестеро солдат вывели женщину из клетки, проводив на эшафот, где её уже ждал палач.
Леди Феникс не чувствовала страха и старалась не обращать внимания на всю ту ненависть, которая была обращена на неё. Даже летящие в неё тухлые овощи и огрызки яблок не вызывали у неё каких-либо эмоций.
Даже будучи проигравшей, в шаге от казни она была уверена, что поступала правильно. Эти глупцы даже не понимают, чего лишились. В Свете они бы были счастливы и бессмертны, но выбрали короткую жизнь, полную страданий. И по этой причине, когда клетка остановилась, и засовы на ней открыли солдаты, она не сопротивлялась, а сама вышла и под конвоем направилась к эшафоту.
Смотря на искаженные ненавистью лица толпы, Леди Феникс улыбалась и направлялась на собственную казнь с высоко поднятой головой. Она не страшилась того, что её ждет, ведь вестница Истинного Пламени верила, что это не конец её пути.
Слыша все разговоры о смерти Истинного Пламени, женщина лишь смеялась. Как можно убить Истинный Свет? Истинная Тьма до сих пор жива, пусть и в другой, менее осязаемой форме. Она пронизывает мир как Тень, она существует в недрах Инферно, и существует ещё во множестве разных форм. Они лишь разрушили одно из воплощений Истинного Света, но тот непременно возродится в другом.
Наконец она взошла на эшафот и окинула толпу надменным, презрительным взглядом. Тем временем один из организаторов призвал людей к молчанию. Получилось это далеко не сразу, но в конце концов гул толпы стих.
— Желаете что-нибудь сказать напоследок? — спросил он у неё.
Леди Феникс уже хотела было плюнуть ему в лицо и гордой походкой самостоятельно пройти к палачу, но в последний момент передумала.
— Вы ждете моего покаяния, — сказала она в артефакт и услышала, как её голос разнесся по всей площади. — Но этого не будет. Я ни о чем не жалею. Жалеть нужно вас. Вы сами отказались от вечной жизни, а теперь празднуете это. Глупцы, когда ваши родные будут погибать от болезней, а Ложные Боги не ответят на ваши мольбы, вы вспомните, что у вас был шанс стать частью нового мира. Но вы выбрали боль и страдания.
Сразу после этих слов по толпе пробежал ропоток, а затем площадь утонула в гуле тысяч голосов. Они проклинали её, но, скорее всего, в глубине души понимали, что она права.