Позади сетки, ограждавшей домашнюю базу, стоял Дэви Кантор, один из наших запасных. Это был круглолицый темноволосый коротышка с выпуклыми, совиными очками и очень семитским носом.
— Классно выглядишь, Рувим, — сказал он, глядя, как я вожусь со своими очками.
— Спасибо.
— Все, правда, здорово выглядят.
— Это будет хорошая игра.
Дэви уставился на меня через свои выпуклые стекла.
— Ты так думаешь? — спросил он наконец.
— Ну да, а почему нет?
— Ты видел, как они играют, Рувим?
— Нет.
— Это же убийцы.
— Ну да.
— Нет, правда. Они дикие совсем.
— А ты их видел?
— Дважды. Это убийцы.
— Все играют на победу, Дэви.
— Они не просто играют на победу. Они играют так, как будто выполняют первую из десяти заповедей.
Я рассмеялся:
— Эта-то ешива? Да ладно тебе, Дэви.
— Точно тебе говорю.
— Ага, конечно.
— Рабби Сендерс наказал им никогда не проигрывать, потому что это позор для их ешивы или что-то в этом роде, не знаю. Увидишь.
— Эй, Мальтер! — крикнул мистер Галантер, — что ты там делаешь, за полем?
— Увидишь, — повторил Дэви.
— Ну да, — улыбнулся я в ответ, — священная война.
Он уставился на меня.
— Ты сегодня играешь? — спросил я.
— Мистер Галантер сказал, что, возможно, выпустит меня на вторую базу, если тебе придется подавать.
— Ну, удачи.
— Мальтер! — снова крикнул мистер Галантер. — Война на пороге, ты забыл?
— Иду, сэр! — ответил я и побежал обратно на свое место на второй базе.
Мы еще несколько минут покидали мяч, а потом я встал на домашнюю базу, чтобы поупражняться в отбивании подач. Сначала я послал далеко направо, потом поближе налево и уже занес биту для третьего удара, но тут кто-то закричал: «Вот они!» и я застыл с битой на плече, глядя, как команда, с которой нам предстояло играть, появляется из-за угла и заходит во двор. Дэви распахнул глаза за выпуклыми очками, нервно пнул сетку и мрачно засунул руки в карманы своих штанов на лямках.
Я смотрел, как они выходят на поле.
Их было пятнадцать, одетых одинаково: в белые рубашки, темные брюки, белые фуфайки и маленькие черные кипы. Как принято у ультраортодоксов, они были очень коротко стрижены, и только с висков свисали никогда не трогаемые локоны, свитые в длинные пейсы. Кое у кого пробивались бороды — редкие кустики волос, торчащие в беспорядке на щеках, подбородках и верхних губах. У всех у них под рубашками были надеты традиционные нагрудники — «талес катан», и пришитые к их четырем углам кисти-цицит свисали над брючными ремнями, колыхаясь в такт шагам. Будучи ультраортодоксами, они буквально выполняли библейскую заповедь: «И будут они в кистях у вас для того, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди…»[4].
У нашей команды, наоборот, не было какой-то единой формы, и каждый оделся, как ему вздумалось: в полукомбинезоны на лямках, шорты, брюки, рубашки-поло, фуфайки, даже майки. Некоторые из нас носили поддевки-нагрудники, другие — нет, но никто не выпустил кисти поверх брюк. Единственное, что у нас было общее, — это маленькие черные кипы, которое мы тоже все носили.
Они подошли к сеточному ограждению и сгрудились в молчаливую черно-белую массу, с битами, мячами и перчатками в руках. Нельзя было сказать, что их вид выражал какую-либо ярость. Я заметил, как Дэви Кантор снова пнул сетку и перешел в другое место — на линию третьей базы, нервно теребя свои штаны.
Мистер Галантер улыбнулся и направился к ним, быстро двигаясь на носках, так что кипа просто чудом держалась на его лысеющей макушке.
От черно-белой массы игроков отделился человек и сделал шаг навстречу. Ему было под тридцать, он носил черную пару, черные ботинки и черную шляпу. Еще у него была черная борода и книга под мышкой. Вне всякого сомнения, это был раввин, и я удивился, почему это у них в ешиве раввин выполняет обязанности тренера.
Мистер Галантер подошел к нему и протянул руку.
— Мы готовы, — сказал раввин на идише, пожимая протянутую руку с видимым безразличием.