— Ты спал как младенец, — сказал он, — мне прямо совестно, что я тебя разбудил.
Я зевнул, потянулся и сел в шезлонге.
— Хорошо вздремнул… — сказал я и снова зевнул. — А сколько сейчас времени?
— Почти пять, соня. Я тебя здесь уже десять минут жду.
— Я проспал почти три часа… Вот так вздремнул!
Он снова пощелкал языком и покачал головой.
— Какой же ты полевой игрок, — сказал он, подражая мистеру Галантеру. — Как мы сможем крепить оборону, Мальтер, если ты здесь дрыхнешь?
Я засмеялся и вскочил на ноги.
— Куда пойдем? — спросил он.
— Понятия не имею.
— Давай зайдем к моему отцу в шул?[29] Он хотел бы с тобой познакомиться.
— А где это?
— В пяти кварталах отсюда.
— А мой отец здесь?
— Я его не видел. Меня ваша служанка впустила. Так что, идем?
— Конечно. Дай только я умоюсь и надену пиджак с галстуком. Ты уж извини, лапсердака у меня нет.
Он ухмыльнулся:
— Строгая форма обязательна только для верной паствы.
— Ладно, верная паства. Зайди со мной в дом и подожди немного.
Я умылся, оделся, сказал Мане, чтобы она объяснила отцу, куда я отправился, и мы вышли.
— Зачем твой отец хочет меня видеть? — спросил я, когда мы сошли с каменных ступеней крыльца.
— Он хочет с тобой познакомиться. Я сказал ему, что мы друзья.
Мы вышли на улицу и направились в сторону авеню Ли.
— Он всегда проверяет моих друзей, — пояснил Дэнни. — Особенно тех, кто не входит в паству. Это ничего, что я сказал ему, что мы друзья?
— Ничего.
— Я правда так думаю.
Я ничего не ответил. Мы дошли до перекрестка с авеню Ли и повернули направо. Авеню была полна машин и людей. Что могут подумать мои одноклассники, завидев меня с Дэнни? Вот у них тема для разговоров будет! Ладно, рано или поздно они меня с ним увидят.
Дэнни смотрел на меня, его скульптурное лицо выглядело серьезным.
— У тебя есть братья или сестры? — спросил он.
— Нет. Моя мать умерла вскоре после моего рождения.
— Очень жаль это слышать.
— А у тебя?
— Брат и сестра. Сестре четырнадцать, брату восемь. А мне скоро пойдет шестнадцатый.
— И мне тоже.
Мы выяснили, что родились в один год, с разницей в пару дней.
— Ты прожил все эти годы в пяти кварталах от меня, а я ничего про тебя не знал, — сказал я.
— Мы живем довольно замкнуто. Мой отец не любит, когда мы общаемся с посторонними.
— Извини, что я тебе это говорю, но твой отец похож на тирана.
Дэнни не стал спорить. А вместо этого сказал:
— Он очень волевой человек. Когда он принимает решение, так тому и быть. Точка.
— А он не возражает, что ты общаешься с таким апикойресом, как я?
— Потому-то он и хочет с тобой познакомиться.
— Ты ж вроде говорил, что твой отец никогда с тобой не разговаривает.
— Он и не разговаривает. За исключением того времени, когда мы изучаем Талмуд. Тогда мы разговариваем. Во время занятий я набрался храбрости и рассказал ему про тебя, и он сказал мне привести тебя сегодня. Это самая длинная фраза, которую я от него слышал за многие годы. Кроме того раза, когда я убедил его разрешить нам играть в бейсбол.
— Я бы с ума сошел от отца, который со мной не разговаривает.
— Это неприятно, — спокойно ответил Дэнни. — Но мой отец — выдающийся человек. Познакомиться — увидишь сам.
— Твой брат тоже станет раввином?
Дэнни уставился на меня:
— А почему ты спрашиваешь?
— Да нипочему. Так станет?
— Не знаю… Может, и станет.
Он сказал это каким-то странным, почти тоскливым голосом. Я решил не углубляться в эту тему. А он продолжил рассказывать о своем отце:
— Он действительно выдающийся человек, мой отец. Знаешь, он же спас свою общину — перевез ее в Америку вскоре после Первой мировой войны.
— Я никогда об этом не слышал, — отозвался я.
— Так оно и было.
И Дэнни рассказал мне о молодости своего отца в России. Я слушал с возрастающим изумлением.
Дед Дэнни был уважаемым хасидским ребе в маленьком городке на юге России, а отец — вторым из его сыновей. Старший сын должен был унаследовать раввинское место его отца, но во время обучения в Одессе он внезапно пропал. Кто-то говорил, что он убит казаками; в то же время ходили слухи, что он принял христианство и уехал во Францию. Второй сын стал наследником в семнадцать лет и к двадцати годам снискал репутацию выдающегося талмудиста. После смерти отца он автоматически занял его место. В то время ему шел двадцать второй год.