По ходу работы ассамблеи ООН становилось понятно, что план по разделу Палестины будет поставлен на голосование где-то к концу ноября. Вечером в субботу 29 ноября это наконец произошло. Я услышал об этом по кухонному радио. Узнав результат голосования[68], я заплакал как ребенок, а позже, когда вернулся отец, мы обнялись, всхлипнули и поцеловались, и наши слезы перемешались на щеках. Он почти помешался от радости. Смерть шести миллионов евреев наконец-то обрела смысл, причитал он без конца. Наконец-то это случилось. Через две тысячи лет — случилось. Мы снова — народ, у нас снова есть родина. Благословенно наше поколение. У нас есть возможность увидеть, как создается еврейское государство. «Слава Богу! — повторял он. — Слава Богу! Слава Богу!» Мы то рыдали, то болтали до трех часов ночи.
Утром я вскочил ошалевшим от недосыпа, но в том же приподнятом настроении. Мне хотелось поскорее помчаться в колледж, чтобы разделить его с друзьями. Но уже за завтраком моя радость была поколеблена, пока мы с отцом слушали радио: через несколько часов после голосования в ООН автобус, следующий из Тель-Авива в Иерусалим, был атакован арабами, семь евреев погибли. И радостное возбуждение перешло в ярость, когда я приехал в колледж и обнаружил, что он завален антисионистскими листовками рабби Сендерса.
Листовки отвергали голосование ООН, приказывали евреям его игнорировать, называли государство «профанацией имени Господа» и объявляли, что лига намерена бороться против признания его американским правительством.
Только угроза декана о немедленном отчислении удерживала меня в тот день от того, чтобы ринуться в драку. Меня не раз так и подмывало заорать на антисионистски настроенных студентов, которые кучковались в коридорах и аудиториях, обсуждая в полный голос, что надо присоединиться к арабам и британцам, коли они против еврейского государства. Но мне как-то удавалось держать себя в руках и молчать.
В последующие недели я был вознагражден за это молчание. Когда арабские войска начали нападать на еврейские общины в Палестине, а толпа арабов прокатилась по авеню Принцессы Марии в Иерусалиме, круша магазины, так что старый еврейский торговый центр остался сожженным и разграбленным, когда список еврейских жертв рос ежедневно, лига рабби Сендерса неожиданно притихла. Лица ярых антисионистов-хасидов в колледже напряглись и побледнели, а все антисионистские пересуды прекратились. Я каждый день наблюдал в столовой, как они читали за столами кипы еврейских газет с кровавыми отчетами и затем обсуждали их между собой. Я слышал вздохи, видел покачивания голов и глаза, полные грусти. «Снова льется еврейская кровь, — шептались они. — Как будто Гитлера было мало. Снова кровь, снова убийства. Чего еще миру от нас надо? Шести миллионов мало? Снова евреи должны умирать?» Их боль от новой вспышки насилия в Палестине перевесила ненависть к сионизму; они не обратились в сионизм, они просто притихли. Я радовался в эти недели, что сумел удержать свой гнев.
Семестр я закончил на одни пятерки. Рабби Гершензон тоже поставил мне пятерку, хотя вызвал меня в своем талмудическом семинаре только один раз за все четыре месяца. Я собирался поговорить с ним, пока не начался второй семестр, но в первый же день каникул у отца случился второй инфаркт.
Он упал без чувств на собрании Еврейского национального фонда, на «скорой» был доставлен в Бруклинскую мемориальную больницу и три дня оставался между жизнью и смертью. Я провел это время между бредом и галлюцинациями, и если бы Маня не напоминала мне мягко, но неуклонно, что я должен есть, а то заболею, то, вероятно, просто умер бы с голоду.
Отец стал приходить в себя к началу весеннего семестра, но больше напоминал тень, чем живого человека. Доктор Гроссман объявил мне, что отец должен оставаться в больнице не меньше шести недель, а потом потребуется еще от четырех до шести месяцев полного покоя, прежде чем он сможет вернуться к работе.
Когда семестр начался, моим однокашникам уже было все известно, но их слова сочувствия мало мне помогали. Первый же взгляд на лицо Дэнни помог немного больше. Он прошел мимо меня в коридоре, лицо его было полно боли и сострадания. Мне показалось даже, что сейчас он со мной заговорит, но этого не произошло. Вместо этого он, проходя мимо, исхитрился на мгновение дотронуться до моей руки. Это прикосновение и его взгляд сказали мне то, что он не мог сказать словами. Какая злая и горькая ирония, подумал я, — с моим отцом должен был случиться инфаркт, чтобы между нами с Дэнни снова установился какой-то контакт.
68
За — 33 страны, против — 13 стран, воздержались 10 стран. «За» проголосовали, в частности, СССР и США, «против» — все арабские страны, а также Греция и Турция. Воздержались, в частности, Китай, Великобритания и Югославия.