Усилием воли я овладел собой и, стараясь не выдать обуревавшего меня чувства, не глядя на нее, спросил красавицу:
— Как тебя зовут?
— Рим[71].
Она произнесла свое имя таким голосом, что я задрожал, словно струна от прикосновения тонких пальцев. Боясь, что дрожь в голосе выдаст мое волнение, я замолчал. Да, положение становилось щекотливым. Если после каждого ответа Рим голова у меня будет кружиться все сильнее — допрос затянется. Я собрался с духом и засыпал ее вопросами. Затем попросил ее рассказать все, что она знает, и стал любоваться ею. Я узнал от нее удивительные вещи! Оказывается, она еще не слыхала о преступлении. Ее разбудили и привели сюда, не сказав в чем дело. Я решил пока ничего ей не говорить — так мне подсказывало чутье следователя.
Я спросил Рим, сватались ли к ней женихи? «Да», — ответила она. Последний раз сватался красивый юноша, и она согласилась выйти за него, но муж сестры, ее опекун, не хотел дать согласия на этот брак. Впрочем, он всегда был против, когда ей предлагали руку. Видно, многие простирали к ней руки, как верующие простирают руки во время молитвы.
— И ты сердишься на него за это? — спросил я.
— Нет, — горячо воскликнула она. И в этом возгласе прозвучала необычная страстность.
— А ты встречалась с женихом?
— Да, всего только два раза, около нашего дома.
Жених ей нравится, но она не хочет противоречить опекуну. А опекун? Почему он отвергает всех претендентов? Оберегает ее покой? Или считает их недостойными ее? Она не знает причины, не понимает. Ей очень хочется понять, в чем здесь дело. Иногда она даже плачет. Она хочет знать… Что знать? Ничего. Она не может объяснить. Ведь умение выражать словами свои чувства и желания — дар, которым обладают не все.
Чтобы выразить свои чувства, надо понимать, что творится в твоей душе. И мне показалось, что душа этой девушки подобна зарослям бамбука или тростника. Тонкий луч света проникает в заросли, только когда тростник колышется. Да и тогда этот световой зайчик прыгает и скользит, как маленькая неуловимая серебряная монетка.
Тем не менее слабый луч замелькал и между строк моего протокола. Я начал нащупывать пульс дела, мне было приятно смотреть на Рим, и я вдруг заинтересовался следствием. Только я собрался было попросить еще чашечку кофе, как вдруг мой помощник спросил полицейского, появившегося в дверях:
— Прислали машину за пострадавшим?
— Давно уже.
И девушка все поняла. У нее вырвался крик, но она подавила его. Я не сомневался: крик вырвался из глубины души.
Я хотел продолжать следствие, но девушку словно подменили. Теперь она давала только односложные и бесполезные ответы. Я решил отложить допрос.
— Отдохни. Рим, — и, взглянув на мамура, добавил: — Лучше продолжим следствие утром.
Я показал на окно — уже светало. В комнате горел светильник, и мы не заметили приближения дня.
Я поднялся из-за стола и сразу вспомнил, что сегодня у нас заседание суда, — ночью я об этом совсем забыл и не попросил никого из коллег заменить меня на суде. Поэтому нужно немедленно отправляться обратно, чтобы поспеть на заседание вовремя.
— Господин помощник! Посадите девушку в фордик!
Я захлопнул папку с протоколом. После заседания мы продолжим допрос в моем кабинете.
Подали оседланных лошадей, и все отправились в обратный путь. Шейх Усфур ехал позади нас. Он нервно вертел в руке свою зеленую палку и возбужденно кричал:
— Это она! Это она!..
— Опомнись, — оборвал его мамур.
— Это она, она! Ее ресницы! Я узнал ее, узнал ее ресницы!
— Опомнись, шейх Усфур, не вертись, а то упадешь с осла!
Усталость одолевала меня, я с трудом держался в седле. Слава Аллаху, свежий утренний ветерок, слегка касаясь моего лица, будто дуновение веера красивой проказницы, вернул мне бодрость, и я обрел способность размышлять. Вдруг шейх Усфур запел так отчаянно, точно у него разрывалось сердце:
Затем мы услышали, как что-то шлепнулось о землю. Шейх Усфур лежал в своих лохмотьях на земле. Гафиры подбежали к нему, подняли и снова посадили на осла. Он уселся, отряхнул с себя пыль и закончил куплет:
Мамур и мой помощник весело рассмеялись. Затем мамур стал отчитывать полоумного старика: «Будь осторожен! Прошло всего два года, как твою подругу унес ветер».