А сколько хлопот доставляет мне начальник уголовного отдела Абд аль-Максуд-эфенди, в обязанности которого входит своевременно посылать отчет о делах генеральному следователю и в министерство юстиции. Этот человек никогда ничего не делает, а только носит бумаги из одной комнаты в другую и отдает направо и налево приказания. Даже исполнение судебного приговора, входящее в его обязанности, он возложил на своих подчиненных, и вся его работа заключается лишь в том, чтобы кричать на писарей и привратников.
Зато он первым из всех чиновников уходит домой, нацепив предварительно на кончик носа очки в золотой оправе. Через них он бросает многозначительные взгляды на толпящихся в коридорах доверенных, адвокатов и прочих людей, пришедших по своим делам, словно требуя, чтобы все они встали перед ним навытяжку. Он ни о чем не говорит, кроме своих взаимоотношений и связей с крупными чиновниками, раздуваясь при этом от гордости и тщеславия. Когда же я требую у него отчета о работе, он отвечает:
— Я, слава Аллаху, не отличаюсь хвастовством и гордыней.
Как будто я спрашиваю его об этом!
Мне думается, что иногда люди, произнося подобные слова в свою защиту, невольно разоблачают себя. Поэтому в защитительной речи каждого обвиняемого можно найти подтверждение совершенного им преступления, так же как в крови больного можно обнаружить возбудителей его болезни.
Итак, мне предстоит изнурительный труд, чтобы судебный год закончился благополучно. Я велел закрыть все двери и уединился с бумагами, которые буду перелистывать, как мне заблагорассудится.
Работая, я вспомнил поговорку: «Отколи камень от горы — она зашатается». Кто придумал эту поговорку, наверно, имел в виду горы денег и золота. А гора жалоб имеет способность только расти, не уменьшаться и не исчезать. Да разве обитатели нашей планеты перестанут жаловаться, пока они остаются людьми?
Углубившись в работу, я не слышал легкого стука в дверь. Она открылась, и передо мной предстал полный мужчина. Широко улыбаясь, он подошел ко мне. За ним с двумя сумками шел слуга. Вот так сюрприз! Ведь это же мой коллега, следователь из Танты[117]. Что это он привез в своих сумках? Коллега не дал мне вымолвить слова. Он велел слуге поставить сумки на пол и удалиться. Не успели мы остаться наедине, как, встав в театральную позу, он произнес:
— Я свалился прямо с неба, и ты поймал меня.
Я взглянул на свои худые, слабые руки и перевел взгляд на его тучное тело:
— Я поймал тебя? И со мной ничего не случилось?
— Слушай! Дело серьезное. Ты слывешь среди нас энергичным и гуманным человеком.
Меня сразу охватило беспокойство. Я вдруг сообразил, что мой коллега не может прервать свою работу в Танте в такое бурное время, в дни праздника рождения аль-Бадави[118]. Ведь сейчас в городе толпы приехавших на праздник, и возможны всякие события и происшествия, всегда сопутствующие скоплению народа. А он все бросил и приехал ко мне. Видно, ему нужны моя энергия и гуманность для основательной помощи! Какой? Я встревожился, мне захотелось скорее узнать, чего он от меня хочет:
— Я к твоим услугам.
Услышав эти ободряющие слова, он поцеловал меня в голову и произнес, словно нищий:
— Да продлит Аллах твои дни…
Затем отскочил и склонился над своими сумками:
— Значит, можно?
Я ответил, высоко оценив про себя его тонкий такт и соблюдение приличий во время визита:
— Совсем не обязательно приходить с подарками!
Тогда он открыл одну из сумок. Я ожидал увидеть по меньшей мере жареный горошек к празднику рождения аль-Бадави и праздничную халву. Но он вытащил кипу жалоб, положил их на мой стол и скромно промолвил:
— Дарим тебе, сколько можем.
Я с ужасом посмотрел на бумаги и невнятно пробормотал:
— Да сжалится надо мной Аллах!
А гость стал вытаскивать из сумок пачку за пачкой, приговаривая:
— Пророк принял подарок.
Что же я мог ответить человеку, называющему подобное приношение «подарком»! В душе я проклинал обычай, обязывающий нас помогать друг другу. Этого принципа мы должны постоянно придерживаться, в работе от нас требуется солидарность. Такой обычай дает право следователю, например, из Асуана вести дела следователя из Александрии.
Я проклинал этот порядок, проклинал гостя и себя самого за свою репутацию энергичного и распорядительного человека по части жалоб. Многие мои собратья следователи переняли мой метод чтения жалоб. Они утверждают, что я читаю их с конца. И это верно. Я не сумасшедший, чтобы читать жалобы с самого начала, как делают некоторые «умные» люди. Ведь если бы я поступал как они, то вряд ли дочитывал их до конца. Никогда я не читаю длиннейшего введения: «Вы, прибежище справедливости, поборник права, истребитель государственного угнетения, о сокрушитель…» — и так далее и тому подобное. Мой взгляд быстро перебегает к последней строке, в которой обычно и заключена вся суть дела. Да и эта суть редко оказывается сутью. В большинстве случаев моя задача — побыстрей избавиться от жалоб, написав на них: «В архив».