— Движимый чувством сострадания, дарую вам жизнь. Но за это вы должны преподнести мне все без остатка сокровища Онигасимы.
— Согласны, преподнесем...
— Кроме того, вы дадите мне в заложники своих детей.
— Слушаемся, исполним и это.
Вождь чертей снова уткнулся лбом в землю, а потом с опаской обратился к Момотаро:
— Мы знаем, что наказаны за нанесенное вам оскорбление. Но ни я, ни черти с нашего острова Онигасимы не имеем понятия, какое именно оскорбление мы нанесли вам. Не будете ли вы столь любезны объяснить, чем мы вас оскорбили?
Момотаро невозмутимо кивнул.
— Лучший из всех японцев, Момотаро, нанял трех верных слуг: собаку, обезьяну и фазана,— вот почему он пришел покорять Онигасиму.
— Понятно, но зачем вы наняли этих трех слуг?
— Я уже давно задумал покорить Онигасиму и поэтому с помощью просяных лепешек нанял слуг. Ну как? Если ты скажешь, что и теперь не понимаешь, я всех вас перебью.
Вождь чертей испугался и, отскочив на почтительное расстояние, согнулся в поклоне.
Лучший из всех японцев, Момотаро, и его слуги — собака, обезьяна и фазан — впрягли в повозки с сокровищами чертенят, взятых в заложники, и с триумфом возвратились на родину... Это хорошо известно каждому японскому ребенку. И все же жизнь Момотаро не была счастливой. Чертенята, осмелев, убили сторожившего их фазана и сбежали обратно на Онигасиму. Но этого мало. Оставшиеся на острове черти время от времени переправлялись через море и то пытались убить спящего Момотаро, то поджигали его дворец. Во всяком случае, обезьяну, как утверждают, убили по ошибке. Момотаро лишь тяжело вздыхал, когда на него обрушивалось очередное несчастье.
— Как я страдаю от мстительности этих чертей.
— Действительно, негодяи, — забыть о благодеянии хозяина, даровавшего им жизнь,— причитала собака, участливо глядя на скорбное лицо Момотаро.
А в это время на побережье Онигасимы молодые черти, облитые светом прекрасной тропической луны, делали из кокосовых орехов бомбы, чтобы добиться независимости своего острова. Они забыли даже о любви к прекрасным юным ведьмам и работали молча, мрачно сверкая огромными, как плошки, глазами...
В неведомой людям глухой чаще далеко в горах и теперь, как и в старину, растет вознесшееся в заоблачную высь огромное персиковое дерево, сплошь усыпанное плодами. В горную реку упал и уплыл по ней, как известно, только тот, один персик, в котором был Момотаро. Но в растущих на дереве плодах спит несметное множество будущих героев. Когда же на ветке персикового дерева снова появится огромный священный ворон? Да, в растущих на дереве плодах спит несметное множество будущих героев...
1924, июль
Десятииеновая бумажка[188]
днажды в начале лета пасмурным утром Хорикава Ясукити[189] уныло поднимался по каменным ступенькам на платформу. Ничего сверхъестественного не произошло. Просто ему было грустно от того, что в кармане у него всего-навсего шестьдесят сэн. В то время Хорикава Ясукити постоянно страдал от безденежья. Жалованье преподавателя английского языка исчислялось мизерной суммой в шестьдесят иен. И даже когда в журнале «Тюокорон»[190] печаталась его новелла, написанная в свободное от преподавания время, ему платили не более девяноста сэн за страницу. Впрочем, этих денег вполне хватало, чтобы платить пять иен в месяц за квартиру и еще по пятьдесят сэн в день за завтрак, обед и ужин. Ведь он не столько любил роскошествовать, сколько заботился о собственном реноме и лишь поэтому придавал большое значение своим доходам. Правда, помимо всего прочего ему необходимо было читать книги. Необходимо было курить египетские сигареты. Необходимо было ходить в концерты. Необходимо было встречаться с товарищами. И еще с женщинами, — в общем, раз в неделю ему необходимо было ездить в Токио. Движимый жаждой жизни, он без конца брал авансы под свои рукописи, выпрашивал деньги у родителей и братьев. Когда же и этих денег не хватало, нес в заклад свою большую коллекцию картин в один похожий на амбар дом с красным фонарем над входом, куда редко кто заглядывал. Но на этот раз никаких надежд на аванс не было, к тому же Хорикава Ясукити поссорился с родителями и братьями, так что положение его было из рук вон плохо. Ему пришлось расстаться даже со своим атласным цилиндром, который он купил за восемнадцать иен и пятьдесят сэн ко Дню основания империи[191].
188
Новелла носит автобиографический характер. Относится к тому времени, когда Акутагава, окончив в 1916 году университет, в течение трех лет преподавал английский язык в военно-морской школе.
Перевод В. Гривнина.
189
190