— Вы это всерьез? — спросил он удивленно и, как мне почудилось, даже испуганно.
— А что? Почему вас это удивляет? Мне кажется, эта мысль напрашивается сама собой. Когда я обдумываю такую возможность, я исхожу вовсе не из силы вашего движения, а из нашей слабости. Или, если угодно, из утраты нами естественных устоев. Я вижу, что пропасть между привычным и истинным расширяется. И нет между ними ничего, кроме убийственной для нас растерянности, которую христиане, с моей точки зрения, весьма умело используют. Не сочтите мои слова за хулу. Но ведь мы с вами встретились не для того, чтобы удовольствоваться констатацией отдельных и слишком очевидных недостатков. Возьмем для примера хотя бы конкретный случай с моей женой.
— Эта мысль ужасна, — сказал он, не пытаясь скрыть испуга.
— Что же тут ужасного? Ведь вас должно радовать, что ваш противник так высоко оценивает перспективы христиан?
— Противник?..
— Ну, хорошо, я неудачно выразился, извините. Скажем так: тот, кто думает иначе.
— Речь не о нас, а о вас, о вас лично.
— Ах, оставим это. Вы же прекрасно знаете, что речь не обо мне. Не нам с вами решать, насколько оправданны те меры, которые я принимаю по долгу службы. Это решит история. Что до меня лично, то у меня нет никаких сомнений насчет того, как мне надлежит поступать. Я, так сказать, не меньше христиан уверен в правоте своего дела. Пользуясь вашим же выражением, я скажу, что собираюсь действовать так, как требует от меня истина, и все.
— Да, понимаю.
— Выражение не мое, как я только что подчеркнул. И на мой взгляд, ваши люди пользуются им излишне часто, извините. Словно это какая-то модная новинка для домашнего обихода. По опыту знаю, что истина перестает быть истиной, как только о ней начинают кричать на всех углах.
— Да, понимаю.
— А я не понимаю, чего вы так испугались.
— Своего бессилия, — прошептал он.
— Ну, хорошо, значит, мы оба признались в своем бессилии. Но мы совсем ушли от вопроса, который я хотел вам задать. В трактатах христиан то и дело читаешь, что они не стремятся к обладанию властью. Основатель вашего вероучения будто бы сказал, что его царство не от мира сего. Что бы ни подразумевалось под иным миром, мысль сама по себе не нова. Вы изучали философию и знаете это лучше меня. Но, как вы сами выразились, это предмет весьма отвлеченный, так сказать, чистая теория. Философам и фантазерам легко рассуждать о мире ином, они не несут ответственности за порядок в этом. А мы — извините, что я включаю и себя в это «мы», — мы, стремящиеся мыслить логично и трезво, ясно осознаем, что речь идет просто-напросто о власти. И это по-человечески вполне понятно и естественно. Короче, ныне существующему порядку объявлена война ради другого, нового и никому пока не известного. Спорить об оправданности этой тенденции я не собираюсь, но здесь-то и коренится мой вопрос: у меня в голове не укладывается и даже задевает за живое, как это такой человек, как вы, может всерьез полагать, будто какой-то небывалый доселе порядок можно создать и сохранить вообще без веры в богов…
— Мы ведь не хотели спорить о религии, — вставил он.
— Конечно, нет, ни один римлянин не станет этого делать. Но полное отрицание могущества богов — вот чего мы не можем вынести. Оставим пока в стороне высокие материи и возьмем просто в качестве примера обыденный случай с моей женой. Такие конкретные примеры из повседневной жизни значат подчас больше, чем пышные философии.