Но как изменчива жизнь на самом деле — он узнал позднее.
Михалко, приговоренный за оскорбление жандарма к трем месяцам тюрьмы, уже через два месяца вернулся домой — как раз в тот день, когда отца уволили.
На следующий день медвежатник посетил нового директора завода. Темеши встретил его очень любезно. Попросил сесть и угостил папиросой. Кузнец закурил, потом сказал, зачем пришел.
— Знаете, господин директор, раз я уже сидел за убийство, хотя никого не убивал. И мне и вам было бы весьма неприятно, если бы я теперь сел за то, что действительно убил человека. Вот этим оружием!
И медвежатник протянул к носу директора свой громадный кулак.
— Что вы хотите этим сказать, господин Михалко? — спросил ошеломленный Темеши.
— Говорю, как понимаю, а вы понимайте, как знаете, — ответил Михалко и после этого не совсем прозрачного объяснения покинул директора.
Темеши испугался. Но почему Михалко грозил ему, он понял только тогда, когда к нему пришла делегация из тридцати заводских и лесных рабочих.
Речь держал темнолицый Медьери.
Говорил он пространно и немного путано. Его речь не стала более ясной и от того, что товарищи часто мешали ему своими репликами. Особенно много болтал одноглазый Хозелиц.
— Господин директор, вы, человек умный и культурный, не можете не понимать, что как собачонка злится, когда ее ударят, так и человек сердится, если ударят его друга, — говорил Медьери.
— В таких случаях собака может лаять, — добавил Хозелиц. — Но так как человек лаять не умеет, он вынужден сразу кусать.
— Помолчи, Абрам! — крикнул Медьери и, сердито оттолкнув Хозелица, продолжал свою речь. — Это я говорю, господин директор, только для того, чтобы вы, как человек умный и культурный, поняли, что если мы считаем своим врагом того, кто хотел повесить медвежатника Михалко, то другом своим считаем того, кто помог нашему Григори избавиться от петли.
— Как господь бог сказал Моисею на горе Синай…
— Молчи, Абрам!.. Одним словом, мы хотим вам сказать… хотим вас просить: оставьте, господин директор, Йожефа Балинта в покое. С нашим Пемете ничего плохого не случится, если в нем будет жить хоть один честный человек.
Темеши был достаточно умен. Он сразу понял, что не исполнить этой просьбы нельзя. Но тут же решил, каким образом использовать любовь рабочих к Йожефу Балинту. Когда делегация ушла, директор велел позвать к себе отца. Он сообщил ему, что увольнение отменяется и жалованье кладовщика повышается с семидесяти пяти форинтов до ста.
На следующий вечер, — это было как раз в тот день, когда я приехал в Пемете, — директор Темеши посетил нас.
— Знаете, господин Балинт, — сказал он после нескольких минут вежливых приветствий с обеих сторон, — я считаю, что наш пеметинский народ потому так некультурен, беден и одинок, что далек от политической жизни. Этому надо помочь.
Отец смотрел на Темеши с удивлением, я — с подозрением.
— В Пемете надо учредить организацию политической партии, — сказал с некоторой торжественностью Темеши.
— Партии независимцев? — спросил отец.
— Независимцев или правительственной — все равно. Важно только, чтобы наша партия объединяла всех честных граждан и могла бы оказать влияние на незрелых еще в политическом отношении рабочих. Я думаю, — продолжал задумчиво Темеши, — что для этой цели, пожалуй, более всего подходила бы партия независимцев. Значит, нам нужно создать здесь такую организацию.
— Сколько человек в Пемете имеют право голоса? — спросил отец, в котором сейчас же проснулся агитатор- вербовщик независимцев.
— Точно не знаю, — ответил Темеши, — но думаю, человек двадцать.
Отец задумался.
— В программе партии Юшта [30] значится всеобщее избирательное право, и эта партия осуждает угнетение национальностей. Группа этой партии могла бы рассчитывать, конечно, и на сочувствие рабочих.
— Это правда, — сказал Темеши. — Программа Юшта, безусловно, повлияла бы на рабочих. Но, по моему мнению, в нежелательном направлении. Она вызвала бы в них тщетные надежды. До сих пор только социал-демократы дурачили и возбуждали рабочих, теперь же этим делом занимаются и юштовцы. Именно поэтому всем честным гражданам необходимо объединиться. Я думаю не о юштовцах, а об умеренном, серьезном, патриотическом крыле партии независимцев, господин Балинт.
— По-моему, это было бы действительно лучше, папа, — заговорил я. — Тогда рабочие, по крайней мере, сразу же поняли бы, что создание партийной организации направлено против них.
30
Партия Юшта — левое крыло партии независимости; юштовцы вместе с социал-демократической партией боролись за всеобщее избирательное право.