— Какое длинное стихотворение! — радостно вскрикивает она, мгновенно развернув лист. — Ты не спал всю ночь!
Она хочет тут же прочитать его, но я смотрю на часы и сообщаю, что у меня мало времени: надо срочно написать одно письмо. Я не предлагаю ей сесть на кушетку. От ее радости я чувствую себя еще более несчастным.
— Ну, огромное тебе спасибо, — говорит она, роясь в портфеле. — Сколько я тебе должна?
— Я не коммерсант, — резко отвечаю я, — эти стихи не товар для продажи.
— Ты с ума сошел! Такое длинное стихотворение! Если ты не дашь мне заплатить, я его не возьму.
— Тогда выкинь его.
Какое-то время мы препираемся, и, чтобы положить этому конец, я отвинчиваю колпачок от ручки и второй раз вру, что должен срочно написать письмо.
— Ты всю ночь не спал и не даешь мне заплатить, — говорит она. — Может быть, я могу отблагодарить тебя как-нибудь иначе?
Я качаю головой.
— Никак? — Она краснеет от смущения и бросает быстрый взгляд на мое пальто, на разошедшиеся швы. — Мама очень хорошо шьет, она такая мастерица…
— Нет, — перебиваю я ее, — мне ничего не нужно.
— Ладно, не буду тебя больше задерживать. — В голосе ее снова звучат взрослые интонации. — Надеюсь, мы с мамой когда-нибудь сумеем отблагодарить тебя за стихотворение.
Морозные узоры на окне слегка побледнели, сегодня батарея теплее, чем вчера. Через две-три недели старик в далекой долине получит толстое письмо от своей внучки. Он наденет очки и прочитает двенадцать строф, сочиненных к его юбилею Паудлем Йоунссоном. Возможно, они не произведут на него особого впечатления, а возможно, доставят ему некоторое удовольствие. Да какое это имеет значение, ведь Земля — лишь песчинка в бесконечной Вселенной, а люди так малы, что этого не выразишь словами.
Вспомнив о разошедшихся швах, я принимаюсь искать швейные принадлежности покойной бабушки. Да, какое-то время я был во власти детских мечтаний, но теперь это позади. Теперь мне хочется одного: быть добропорядочным и выглядеть благопристойно. И еще надо позаботиться об обеде.
То, что я сейчас пишу, — не роман и не повесть о любви. Я пытаюсь описать удивительное состояние души — моей собственной и других людей. Страниц написано немного, и все же я в затруднении. «Кое-что лучше обойти молчанием», — вполголоса говорю я себе, разглядывая фотографию молоденькой девушки с бусами на шее. Эту фотографию я получил в подарок примерно в то время, когда сочинил стихотворение в честь юбилея Торлейвюра с хутора Федль. Грустный и озабоченный, я остановился перед книжным магазином на Эйстюрстрайти, стараясь рассмотреть витрину сквозь полузамерзшее стекло, как вдруг услышал знакомый голос:
— Никогда ты вечерами дома не бываешь!
Я заливаюсь краской, как-то весь слабею и снимаю шляпу.
— Здравствуй, — выдавливаю я из себя.
Девушка смеется.
— Я ходила к родственнице, — сообщает она. — Пошла по твоей улице, а у тебя в окне света не было. Вчера я там тоже ходила со знакомыми девочками.
— Вчера я рано лег спать. Не спал накануне.
— А что ты делал?
— Да так, ерунда.
— Фу! Ты, конечно, развлекался в «Борге»[19]!
— Нет, я там за всю зиму ни разу не был.
— Врешь! Разве ты не любишь танцевать?
— Я не умею танцевать.
— Бабушке рассказывай!
— Ей-богу, — отвечаю я, стыдясь своего невежества и одновременно чувствуя укол в груди. — А ты часто ходишь в «Борг» на танцы?
— Часто? — переспрашивает она. — Нет. Меня никто не приглашает.
Я предпочитаю промолчать. Стою влюбленный на Эйстюрстрайти — бедный, безработный мечтатель — и даже не могу пригласить девушку в приличное кафе и угостить ее кофе с пирожным. Вечер ясный и морозный, прохожие смотрят на нас, особенно на меня, и кажется, они в курсе моего финансового положения, знают, что в моем похожем на гармошку кошельке со множеством отделений всего две монетки — две кроны. Надеяться мне не на что, и самое правильное было бы попрощаться и поскорее уйти. Я благодарю бога, что вовремя зашил прорехи на пальто.
— Что это ты такой официальный? — спрашивает она. — Все о книжках думаешь?
— Нет, — растерянно отвечаю я.
— Кстати, ты куда идешь?
— Да так, никуда. Домой возвращаюсь.
— Девять уже есть?
Я смотрю на часы.
— Без шести.
— Давай попробуем попасть в кино.
— Не сегодня, — пугаюсь я. — Завтра.
— А почему не сегодня?
Я не знаю, что сказать. Лепечу, что нет настроения, да и с головой что-то, наверное, следует очки выписать.